Как известно, знаменитые российские песни во многом принадлежат не только российским исполнителям, но были написаны под определенную аудиторию. Одним из корифеев массовой музыкальной продукции был Петр Лещенко, который имел украинские корни, а по воспитанию и культурной среде – молдаванином. Он стал известен благодаря песням «Чёрные глаза», «Скажите почему», «Татьяна». Более подробно об успехах и падениях в карьере и личной жизни Петра Лещенко мы расскажем в данном материале.
Петр Лещенко родился в селе Исаево, которое расположено в Одесской области. Мать - Мария Калиновна Лещенкова родила сына вне брака, и своего биологического отца он так и не узнал. Как незаконнорожденному Петру не выдали метрику, и первым документом стало свидетельство о крещении, которое состоялось 3 июля 1898 года. У Петра были младшие сводные сестры Валентина и Екатерина.
Через 9 месяцев после рождения первенца Мария Калиновна уезжает с родителями в Кишинев. До 8 лет мальчик был на домашнем воспитании, которым занималась мать, бабушка и отчим Алексей Васильевич Алфимов, зубной техник. Мария обладала абсолютным музыкальным слухом, любила и умела петь, знала наизусть множество народных песен. Эти способности передались по наследству и Петру, которого в 1906 году за проявленные способности в области вокала и танцев принимают в солдатский церковный хор, а через несколько месяцев его зачисляют в 7-е народное приходское училище в Кишинёве. Таким образом, в 17 лет Петр Лещенко окончил и общеобразовательную и музыкальную школы.
Тогда же юношу забирают на фронт. Сначала он год прослужил в 7-й Донском казачьем полку, а затем после окончания киевской пехотной школы прапорщиков - в одесском 40-й запасном полку в должности прапорщика, еще позже - командиром взвода подольского пехотного полка. В конце лета 1917 года был контужен, получил тяжелое ранение и был отправлен на лечение в кишиневский госпиталь. Выздоровление затянулось, и вышел из госпиталя Лещенко уже после октябрьской революции. И так как Бессарабия отошла к Румынии, то будущий певец оказался румынским подданным.
После армии он работал в разных направлениях - был токарем, занимал разные должности в церкви, пел в вокальном квартете, танцевал в театре и пел в Оперном театре Кишинева. В конце 1919 года Петр Лещенко переключается исключительно на эстрадную деятельность. Много гастролирует в составе танцевальной группы «Елизаров», с балалаечным ансамблем «Гусляр», выступает как сольный певец и в гитарном дуэте. Попав в Париж, поступает в известную в то время балетную школу Трефиловой, после окончания которой работает в престижном ресторане «Норманди» с танцевальными и вокальными номерами.
В конце 1931 года певец знакомится с видным композитором Оскаром Строком, который писал популярные мелодии в стиле танго и фокстрот, а также эстрадные песни и душевные романсы. По предложению Строка Петр Лещенко впервые записывает свой голос. Издаются граммофонные пластинки с песнями «Чёрные глаза», «Синяя рапсодия», «Скажите почему», а позже - «Татьяна», «Миранда» и «Настя-ягодка».
Успех этих песен приводит к тому, что исполнителю предлагает контракт румынский филиал английской фирмы звукозаписи «Columbia», на которой он записал более 80 пластинок. Также его записи издавались другими фирмами грамзаписи - немецкой «Parlophone Records», румынской «Electrecord» и латвийской «Bellaccord». Всего Петр Лещенко за свою жизнь успел записать около 180 пластинок. Звукозапись поднимает известность Петра Лещенко, и он много гастролирует не только по Бессарабии, но и выступает в лучших залах Вены, Бухареста, Лондона. В конце 1941 года вокалист давал ряд концертов в оккупированной румынскими войсками Одессе в центральном зале гостиницы «Бристоль».
Во время второй мировой войны, находясь на гастролях в Одессе, Петр Константинович знакомится с 19-летней студенткой консерватории Верой Белоусовой. В один из первых вечеров он делает девушке предложение и уезжает в Бухарест для оформления развода с Закитт, с которой все еще был официально расписан. Из-за войны и угроз мобилизации свадьба на долгое время была отложена. Только в 1944 году Лещенко и Белоусова смогли зарегистрировать свой брак. Пётр Лещенко свободно владел русским, украинским, румынским, французским и немецким языками.
Сотрудничество с немецкой студией грамзаписи и гастроли в западных странах не остались незамеченными Советской властью. Социалистическая система, к которой после второй мировой войны присоединилась и Румыния, посчитала певца неблагонадежным, непозволительно пошлым и даже антикоммунистическим. Также ему ставилось в вину, что он принудил к переезду в Румынию советскую гражданку Белоусову, которая после брака с Лещенко стала официально считаться в СССР предательницей родины. По прямому приказу из Москвы органы государственной безопасности Румынии арестовывают Петра Лещенко прямо в антракте концерта, который состоялся в городе Брашов в конце марта 1951 года.
В течение трех лет его переводили из одной тюрьмы в другую. Лещенко находился в Жилаве, Капул Мидиа, Борджеште, а в 1954 году был переведен в тюремную больницу Тыргу-Окна, так как у него открылась старая язва желудка. Была проведена операция, но из больницы он так и не был выписан. Новое обострение и ослабленный тюремным заключением организм стали причиной смерти Петра Константиновича Лещенко 16 июля 1954 года.
(1898-1954) русский певец
На протяжении многих лет, имя Петра Константиновича Лещенко оставалось под запретом, что, впрочем, никак не отразилось на популярности его песен. Иногда дело доходило до казусов. Например, фокстрот Лещенко «Андрюша» в исполнении К. Шульженко стал несомненным шлягером конца тридцатых годов. Газеты писали, что эта песня «подходит для воспитания советской молодежи», и в то же время самого певца официальная пропаганда именовала не иначе как «буржуазной отрыжкой».
Петр Лещенко родился в небольшом селе Исаево на самой границе России и Бессарабии. Когда Петру исполнилось три года, его отец неожиданно умер, и матери пришлось перебраться в Кишинев. Там она вскоре вновь вышла замуж за А. Алфимова, который и стал для Петра настоящим отцом.
Отчим первым заметил музыкальную одаренность мальчика и дал ему начальные уроки музыки. Чуть позже, опять-таки по инициативе Алфимова, Лещенко приняли в хор кишиневской православной церкви. В 1905 году семилетний мальчик уже самостоятельно зарабатывал, получая хлеб за выступления перед солдатами.
В течение нескольких лет Петр Лещенко учился в Кишиневской семинарии, где был прекрасный хор. В конце 1910-х годов, чтобы помочь семье, он начал выступать в иллюзионе «Орфеум»: танцевал между сеансами лезгинку и бросал в цель кинжалы. Правда, петь самостоятельно он в то время еще не решался.
В июле 1914 года, когда началась Первая мировая война, Петра Лещенко призвали в армию и направили в школу прапорщиков. После непродолжительной учебы он оказался на фронте, но не прошло и месяца, как его ранили, и он попал в госпиталь. Там Лещенко встретил Октябрьскую революцию и неожиданно для себя оказался эмигрантом, так как Бессарбию захватили румынские войска.
В поисках заработка он вместе с родителями и двумя младшими сестрами переехал в Бухарест, где семья купила маленький ресторанчик. Работать пришлось всем: Лещенко выступал с отдельными танцевальными номерами и в дуэте с матерью, которая неплохо пела. Чувствуя, что ему не хватает мастерства, он начинает усиленно заниматься вокалом и хореографией.
В середине двадцатых годов, по совету отчима, он отправился в Париж, где выступал в русских ресторанах, а также играл в составе балалаечного оркестра «Гусляр».
В начале 1926 года Петр Лещенко знакомится с танцовщицей 3. Закис, которая в то время только что закончила балетную школу. Вскоре они поженились и отправились в гастрольную поездку по странам Европы как дуэт «Петрушка и Розитта». Теперь Лещенко уже не только танцует, но и поет, а когда понял, что публике нравится его пение, оставил танцы и стал исполнять популярные песни.
Летом 1928 года вместе с женой они приезжают в Румынию и начинают выступать в известном бухарестском ресторане «Вишой». Здесь они провели два года, а потом уехали в Латвию к родителям Закис.
В Риге Лещенко выступает в «Дайлес театре», в кинотеатре «Палладиум» и в кафе, принадлежащем его тестю. Там его услышал известный скрипач Г. Шмидт и познакомил с композитором Оскаром Строком . Знакомство вскоре перешло в тесную дружбу, и со временем Строк становится постоянным автором всех песен Петра Лещенко.
Кроме того, Строк помог ему заключить контракт с фирмой «Юнгер и Файерабенд», которая представляла в Латвии известную немецкую граммофонную фирму «Парлофон». После прослушивания, дирекция фирмы предложила Лещенко отправиться в Германию для записи песен на пластинки.
Оставив в Риге жену вместе с только что родившимся сыном, Петр Константинович Лещенко уехал в Берлин, где записал несколько песен, которые вскоре были выпущены в грамзаписях. После этого к нему приходит известность, но он продолжал выступать в кинотеатрах и небольших ресторанах, т. к. не обладал сильным голосом, необходимым для выступлений в больших залах.
Популярность певца продолжала расти, Лещенко приглашали для записи пластинок в студии известнейших фирм - «Коламбия», «Электрекорд». Обычно певец проводил зиму в Бухаресте, а на летние месяцы приезжал в Ригу, где выступал в ресторанах, расположенных на взморье. Там в 1933 году его услышали два английских антрепренера, которые и пригласили певца в Лондон. Концерт Петра Лещенко прошел с таким успехом, что он вскоре повторил его на Би-Би-Си, где также была записана пластинка. Любопытно, что среди тех, кто восторженно отозвался о выступлении Лещенко, был и русский князь Феликс Юсупов .
Через год певец получил новое приглашение в Англию. Он выступал в самых престижных ресторанах столицы: «Трокадеро», «Савой», «Палладиум». Пластинки с записями его песен продавались по всей Европе. Иногда они попадали и в Россию. Песни Петра Константиновича Лещенко на мелодии О. Строка «Скажите, почему», «Давай простимся», «Не уходи» входили в репертуар ведущих артистов русской эстрады - В. Козина, Л. Утесова, И. Юрьевой. В одной из рецензий говорилось, что эти песни отражают настроение «устремленной в будущее советской молодежи».
В то же время самого Лещенко не переставали клеймить и критиковать в официальной советской печати. А название одной из его песен «Черные глаза» даже использовали в качестве заглавия одной из рубрик в сатирическом журнале «Крокодил» как символ буржуазной культуры.
Хотя Петр Лещенко и не обладал большим голосовым диапазоном, он привлекал внимание своей эмоциональностью, непосредственностью переживаний, умением подать даже примитивный текст. Вместе с А. Вертинским его можно считать основоположником театра песни на отечественной эстраде.
Показательно, что в конце тридцатых годов, когда в Румынии было официально запрещено выступать на русском языке, Лещенко продолжал петь только по-русски. В Белграде он записал на пластинку программу из советских песен, которая открывалась песней «Широка страна моя родная» на музыку Дунаевского .
Репертуар певца был разнообразен: он исполнял русские и украинские мелодии, вставлял новинки советской эстрады, в частности произведения братьев Покрасс.
В конце тридцатых годов Петр Лещенко открывает в Бухаресте собственный ресторан. Там начинает выступать оркестр под руководством композитора Ж. Ипсиланти, жена которого - А. Баянова - пела вместе с Лещенко. Интересно, что во время выступлений певца посетителям строго запрещалось есть и пить.
Казалось, в жизни артиста наконец наступило время спокойной работы. Но с началом Второй мировой войны все изменилось. Когда Румыния объявила войну СССР, Петра Лещенко призвали в армию, но он отказался воевать против своего народа. Власти побоялись привлечь его к ответственности и предпочли оставить в покое. Как только румынские войска заняли Одессу, Лещенко стал добиваться разрешения приехать в город с концертами.
Весной 1942 года немецкие власти разрешили концерт Лещенко в зале русского драматического театра. Певец выступал в сопровождении оркестра Одесской оперы. Этот день стал поистине триумфальным в его карьере. По требованию публики Петру Лещенко пришлось повторить концерт на следующий день, а затем еще несколько раз.
В Одессе он познакомился с В. Белоусовой, которая на время концертов стала его концертмейстером. Вскоре Лещенко увез ее в Бухарест, развелся с первой женой и женился на Белоусовой.
Во время войны он часто приезжал в Одессу и выступал в самых разных залах: здании биржи, ресторанах, в частных домах. Сразу же после входа в город советских войск он предложил свои услуги новым властям.
Его предложение приняли, и Петр Лещенко вновь начал выступать с концертами. Более того, певец начал хлопоты о возвращении в СССР. Но в марте 1951 года его внезапно арестовали по обвинению в сотрудничестве с фашистами и поместили в лагерь для военнопленных неподалеку от румынского города Брашов.
Только через девять месяцев жена Лещенко смогла добиться свидания. Белоусова пыталась помочь мужу, но вскоре и сама была арестована и отправлена в СССР. В 1954 году Белоусова была освобождена, ей разрешили вернуться в Москву. Там она и узнала, что Лещенко погиб в лагере.
Только в 1990 году в СССР была выпущена первая пластинка с записями Петра Константиновича Лещенко, а в 1998 году заложена памятная плита на «звездной аллее».
«Чубчик», «Капитан», «У самовара я и моя Маша», «Чёрные глаза» - это лишь малая часть нестареющих хитов, которые исполнял легендарный музыкант Пётр Лещенко.
В первой половине XX века легко узнаваемый голос Петра Лещенко звучал в разных уголках мира, причём слушателей не смущало, что артист поёт на незнакомом им языке. Главное - как, он это делает. Мы вспоминаем трагическую жизнь музыканта, которому подпевала вся Европа, но на родине он оказался под запретом…
1898 года. В графе «отец» запись: «незаконнорождённый». Крёстные: дворянин Александр Иванович Кривошеев и дворянка Катерина Яковлевна Орлова. Мать Петра обладала абсолютным музыкальным слухом, знала много народных песен и хорошо пела, что оказало должное влияние на формирование личности Петра, который с раннего детства также обнаружил незаурядные музыкальные способности . Семья матери вместе с 9-месячным Петром переехала в Кишинёв, где примерно спустя девять лет мать вышла замуж за зубного техника Алексея Васильевича Алфимова. Пётр Лещенко владел русским , украинским , румынским , французским и немецким языками.
Пётр Лещенко о себе писал:
В возрасте 9 месяцев с матерью вместе, а также с её родителями переехали на жительство в город Кишинёв . До 1906 года я рос и воспитывался дома, а затем, как имевший способности по танцам и музыке, был взят в солдатский церковный хор. Регент этого хора Коган позднее определил меня в 7-е народное приходское училище в Кишинёве. Одновременно с этим регент архиерейского хора Березовский, обратив на меня внимание, определил в хор. Таким образом, к 1915 году я получил общее и музыкальное образование. В 1915 году ввиду перемены голоса я в хоре участвовать не мог и остался без средств, поэтому решил пойти на фронт. Устроился вольноопределяющимся в 7-й Донской казачий полк и служил там до ноября 1916 года. Оттуда я был направлен в пехотную школу прапорщиков в город Киев , которую окончил в марте 1917 года, и мне было присвоено звание прапорщика. После окончания упомянутой школы через 40-й запасной полк в Одессе был отправлен на румынский фронт и зачислен в 55-й пехотный Подольский полк 14-й пехотной дивизии на должность командира взвода. В августе 1917 года на территории Румынии был тяжело ранен и контужен - и отправлен в госпиталь, сначала в полевой, а затем в город Кишинёв.
Желая усовершенствовать технику танца, Лещенко поступил в балетную школу Трефиловой , которая считалась одной из лучших во Франции. В школе он познакомился с артисткой Жени (Зинаида) Закитт из Риги, латышкой. Пётр и Зинаида разучили несколько танцевальных номеров и стали выступать дуэтом в парижских ресторанах, с большим успехом. Вскоре танцевальный дуэт стал супружеской парой :168 .
В феврале 1926 года в Париже Лещенко случайно встретил знакомого по Бухаресту Якова Вороновского. Тот собирался уезжать в Швецию - и предложил Лещенко своё место танцора в ресторане «Норманди». До конца апреля 1926 года Лещенко выступал в этом ресторане.
Поляки-музыканты, ранее работавшие в ресторане в Черновцах и имевшие контракт с турецким театром в городе Адане , приглашают Петра Лещенко и Закитт поехать с ними на гастроли. С мая 1926 до августа 1928 года семейный дуэт совершил гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока - Константинополь , Адана, Смирна (здесь Лещенко в июле 1926 года оформил брак с Закитт), Бейрут , Дамаск , Алеппо , Афины , Салоники .
В 1928 году супруги Лещенко возвращаются в Румынию, поступают в Бухарестский театр «Театрул Ностра». Затем они выезжают в Ригу, по случаю смерти отца жены. В Риге пробыли две недели и перебрались в Черновцы, где три месяца отработали при ресторане «Ольгабер». Затем - переезд в Кишинёв . Вплоть до зимы 1929 года супруги Лещенко выступают в ресторане «Лондонский», в Летнем театре и кинотеатрах. Потом - Рига , где до декабря 1930 года Пётр Лещенко работал один в кафе «A.T.». Лишь на месяц уезжал по приглашению танцоров Смальцовых в Белград .
Когда Зинаида забеременела, их танцевальный дуэт распался. Ища альтернативный способ зарабатывания денег, Лещенко обратился к своим вокальным способностям :170 . В январе 1931 года у Петра и Жени родился сын - Игорь (Икки) Лещенко (Игорь Петрович Лещенко (1931-1978 гг.), сын Петра Лещенко от первого брака, балетмейстер Театра оперы и балета в Бухаресте).
Театральный агент Дуганов устроил Лещенко на месяц выезд на концерты в Либаву . В это же время Лещенко заключает контракт с летним рестораном «Юрмала». Всё лето 1931 года проводит с семьёй в Либаве. По возвращении в Ригу вновь работает в кафе «A.T.». В это время состоялось знакомство певца с композитором Оскаром Строком - создателем танго , романсов , фокстротов и песен. Лещенко исполнил и записал песни композитора: «Чёрные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите почему» и другие танго и романсы. Работал и с другими композиторами, в частности с Марком Марьяновским - автором «Татьяны», «Миранды», «Насти-ягодки».
Хозяин нотного магазина в Риге, по фамилии Юно́ша, осенью 1931 года предложил Лещенко на десять дней поехать в Берлин для записи песен на фирме «Parlophon». Лещенко заключает также контракт с румынским филиалом английской фирмы звукозаписи «Columbia» (записано около 80 песен). Пластинки певца издают фирмы «Parlophone Records» (Германия), «Electrecord» (Румыния), «Bellaccord» (Латвия).
Из румынских источников: Пётр Лещенко находился в Жилаве с марта 1951 года, потом в июле 1952 года был переведён в распределитель в Капул Мидиа, оттуда 29 августа 1953 года в Борджешть. С 21 или 25 мая 1954 года переведён в тюремную больницу Тыргу-Окна. Ему была сделана операция по поводу открывшейся язвы желудка.
Существует протокол допроса Петра Лещенко, из которого ясно, что в июле 1952 года Пётр Лещенко был перевезён в Констанцу (недалеко от Капул Мидиа) и допрошен как свидетель по делу Веры Белоусовой-Лещенко, которая обвинялась в измене Родине. Согласно воспоминаниям Веры Белоусовой-Лещенко (прозвучавшим в документальной киноленте «Фильм памяти. Пётр Лещенко»), ей разрешили всего лишь одно свидание с мужем. Пётр показал жене свои чёрные (от работы или от побоев?) руки и сказал: «Вера! Я ни в чём, ни в чём не виноват!!!» Более они не встречались.
П. К. Лещенко умер в румынской тюремной больнице Тыргу-Окна 16 июля 1954 года . Материалы по делу Лещенко до сих пор закрыты.
В июле 1952 года последовал арест Веры Белоусовой-Лещенко. Она обвинялась в браке с иностранным подданным, что квалифицировалось, как измена Родине (ст. 58-1 «А» УК РСФСР, уголовное дело № 15641-п). Вера Белоусова-Лещенко 5 августа 1952 была приговорена к смертной казни, которую заменили 25 годами лишения свободы, но в 1954 освобождена: «Заключённую Белоусову-Лещенко освободить со снятием судимости и с выездом в Одессу 12 июля 1954 года », предписание со ссылкой на постановление Пленума Верховного Суда СССР, первая ссылка - о сокращении срока до 5 лет согласно Постановлению Верховного Суда от июня 1954 года, а вторая - «из-под стражи освободить» .
Вдове Лещенко удалось получить из Румынии единственную информацию: LESCENCO, PETRE. ARTIST. ARESTAT. A MURIT ÎN TIMPUL DETENIEI, LA. PENITENCIARUL TÂRGU OCNA. (ЛЕЩЕНКО, ПЁТР. АРТИСТ. ЗАКЛЮЧЁННЫЙ. УМЕР ВО ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ В ТЮРЬМЕ ТЫРГУ-ОКНА). (Из «Книги репрессированных», изданной в Бухаресте)
Вера Лещенко умерла в Москве в 2009 году.
Биография составлена по протоколам допроса Петра Лещенко и архивным документам, предоставленным вдовой Петра Лещенко - Верой Лещенко.
В СССР Пётр Лещенко был под негласным запретом. Имя его не упоминалось в советских СМИ. Однако многие помнили его. Одно из свидетельств посмертной славы певца содержится в мемуарах журналиста Михаила Девлеткамова:
…Весной 1980 года я ехал в столицу в переполненной электричке «Дубна - Москва». Севший в Дмитрове бритоголовый, крепко сбитый старик в чёрном ватнике о чём-то громко рассказывал пожилой супружеской чете. Значок III Украинского фронта красовался на потёртом ватнике… «Да ведь за такие слова можно и в Сибирь угодить!» - сказала вдруг ветерану его собеседница… Поезд подходил к Яхроме. За окном проплывали величественные руины Покровской церкви, 1803 года постройки (к настоящему времени церковь отреставрирована)… «А не боюсь я Сибири! - воскликнул старик - Вот, помните, как Лещенко пел, А я Сибири не страшуся, Сибирь - ведь тоже русская земля!..» Старый, но бодрый ветеран 2 Мировой войны процитировал песню из репертуара Петра Лещенко, «Чубчик», посвящённую трагедии раскулаченных крестьян…
Газета «Достоинство», № 12 / 2000 г.
В послевоенные годы в Москве на волне популярности Петра Лещенко успешно процветала целая подпольная фирма по выпуску и распространению пластинок «под Лещенко». Костяк фирмы составили так называемый «Джаз табачников» (там одно время работал и композитор Борис Фомин) и его солист Николай Марков, голос которого был почти идентичен голосу знаменитого певца. За короткое время было записано сорок произведений из репертуара Лещенко, в том числе и не имевшие к нему отношения «Журавли». Пластинки распространялись в основном на Украине, в Молдавии… Один музыкант из «Джаза табачников» говорил по этому поводу так: «Туда везём чемодан пластинок, обратно - чемодан денег…» Официально пластинки Петра Константиновича Лещенко в магазинах не продавались, потому что не выпускались, а голос певца звучал почти в каждом доме. Подлинник или подделка - поди догадайся.
Б. А. Савченко. Эстрада ретро. - М.: Искусство, 1996, стр. 220.
Официального разрешения на появление в эфирах голоса Петра Константиновича в конце 80-х годов XX века так и не было, просто запрещать перестали. По советскому радио стали звучать записи песен в исполнении Лещенко. Потом о нём появились передачи, статьи. В 1988 году фирма «Мелодия » выпустила пластинку «Поёт Пётр Лещенко», которую назвали сенсацией месяца. В мае диск занял 73-е место во всесоюзном хит-параде, а за пару-тройку недель вышел на первое место по популярности среди дисков-гигантов. Впервые легально Пётр Лещенко был назван лучшим.
«Сенсация стала назревать, когда из многих городов страны от наших корреспондентов стала приходить информация об огромном интересе любителей музыки к пластинке Петра Лещенко, известного шансонье 1930-х годов. Мало кто мог предположить, что занявший в мае 73-е место диск уже в июне стремительно двинется вверх, к вершине популярности, и в итоге выйдет на первое место во всесоюзном хит-параде…
Вот так выглядит первая десятка таблицы популярности среди дисков-гигантов (в скобках указано положение в прошлом месяце):
Источник :
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s"etaient empares des fusils de l"arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques"uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.
Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l"Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
История жизни
Борис Метлицкий пишет: «Его легко узнаваемый голос, оригинальные песенки, зачастую сочиненные им самим, под которые так приятно было отдыхать или танцевать, звучали на всех континентах. Причем никого из зарубежных слушателей не смущало, что артист пел на незнакомом им русском языке. Главное было в том, как пел. А пел с душой, искренне, то улыбаясь, то грустя».
Петр Константинович Лещенко родился 3 июля 1898 года в селе Исаеве близ Одессы. Мать, Мария Константиновна, была бедная, неграмотная крестьянка. Отца, умершего, когда мальчику было три года, заменил отчим - Алексей Васильевич Алфимов. То был простой, добрый человек, любивший и умевший играть на гармонике и гитаре.
Петр учился в сельской школе, пел в церковном хоре; рано приобщился к труду. Ему повезло, что отчим, любивший его как собственного сына, разглядел в мальчике артистические наклонности и подарил гитару.
Когда началась Первая мировая война, Петру было шестнадцать лет. Юноша не избежал влияния патриотических настроений в русском обществе: Лещенко поступает в кишиневскую школу прапорщиков. Румыния, воевавшая на стороне Антанты, терпит одно поражение за другим; в числе мобилизованных для помощи румынской армии досрочно отправляется на фронт и Петр.
После тяжелого ранения Лещенко попадает в госпиталь, где его и застала Октябрьская революция. Тем временем политическая ситуация в регионе изменилась: Румыния в одностороннем порядке решила давний территориальный спор в свою пользу. В январе 1918 года она оккупировала Бессарабию, отторгнув ее от России.
Так Петр неожиданно стал эмигрантом. Он работает и столяром, и певчим, и помощником соборного регента, и мойщиком посуды в ресторане, подрабатывает в кинотеатрах и кафе. К примеру, в 1918-1919 годах Лещенко выступал между сеансами как артист в кишиневских кинотеатрах «Орфеум» и «Сузанна».
Лещенко ощущает недостаток профессиональной подготовки и в 1923 году поступает в балетную школу в Париже. Он хотел значительно увереннее чувствовать себя в танце.
В Париже Лещенко познакомился с очаровательной девятнадцатилетней танцовщицей Зинаидой Закис, латышкой, приехавшей во Францию из Риги с хореографическим ансамблем. Спустя два года они поженились и затем подготовили несколько песенно-танцевальных номеров. Закис, прекрасная классическая балерина, танцевала и сольные номера.
Летом 1926 года дуэт супругов совершает гастрольную поездку по странам Европы и Ближнего Востока и получает известность. В 1928 году супруги приехали в Кишинев, где Петр познакомил жену с матерью, отчимом, сестрами.
Затем Петр и Зинаида отправляются в Ригу, где жили родители Закис. У Зинаиды было желание родить непременно в Риге. Константин Тарасович Сокольский, свидетель выступлений Лещенко в 1930 году, вспоминал:
«Весной 1930 года в Риге появились афиши, извещавшие о концерте танцевального дуэта - Зинаиды Закис и Петра Лещенко - в помещении Дайлем-театра на улице Романовской, 37...
...Чтобы дать партнерше переодеться для следующего танца, в паузах выходил Лещенко. Он был в ярком цыганском костюме, с гитарой. Пел песенки.
Голос у него был небольшого диапазона, светлого тембра, без «металла», на коротком дыхании, как у всех танцоров, и потому он не мог покрыть звуком громадное пространство кинозала, а микрофоны в то время еще не применялись. Но в данном случае это не имело решающего значения, потому что публика воспринимала Лещенко пока только как танцора, а не певца, и понимала, что цель его выступления - заполнить паузу и дать возможность передохнуть партнерше».
Однако беременность жены становилась все заметнее. Ей пришлось отменить выступления.
Л. Пишнограева пишет:
«Зине пришлось оставить сцену, и Петр начал выступать самостоятельно с концертными программами. Наконец-то! Один. На сцене. Лещенко начал свою сольную карьеру почти в 32 года - возpacт далеко не юный. Тем неожиданней стал его ошеломительный успех: скоро афишные тумбы всего города запестрели объявлениями о концертах Лещенко. И снова овации, признания, цветы посыпались как из рога изобилия.
Неожиданно выяснилось, что именно его - элегантного красавца-мужчину, с томным, нежным взглядом и глубоким ласкающим голосом с нетерпением ждала капризная публика. Она, словно избалованная светская дама, жаждала красивых слов, несбыточных обещаний и страстных признаний. И вот появился романтический герой, которому можно было без стеснения отдаться. Вновь и вновь она требовала любимых песен и ласкающих звуков заграничного танго. Певец подружился с прославленным композитором Оскаром Строком - создателем популярнейших танго, романсов, фокстротов и песен. Именно Строку удалось соединить интонации жгучего аргентинского танго с мелодичностью и задушевностью русского романса.
Лещенко исполнил и записал на фирме грамзаписи лучшие произведения прославленного композитора: «Черные глаза», «Синюю рапсодию», «Скажите почему» и другие танго и романсы маэстро. Работал он и с другими талантливыми композиторами, в частности с Марком Марьяновским - автором «Татьяны», «Миранды», «Насти-ягодки».
В первой половине тридцатых годов Лещенко переезжает на постоянное жительство в Бухарест, где некоторое время он поет в кафе «Галерея Лафайета». Константин Сокольский пишет: «В 1933 году компания Геруцкий, Кавура и Лещенко открыла в Бухаресте на улице Брезоляну, 7, небольшой ресторан «Наш домик». Капитал вложил представительный на вид Геруцкий, который и встречал гостей. На кухне хозяйничал опытный повар Кавура, а Лещенко с гитарой создавал настроение в зале. Гардероб посетителей принимали отчим и мать Лещенко.
Дела в «Нашем домике» пошли хорошо: посетители валили валом, столики брались, как говорится, с бою, и настала необходимость в перемене помещения.
Осенью 1936 года, а может и раньше, на главной улице Бухареста, Виктории, был открыт новый ресторан, который так и назывался - «Лещенко». Поскольку Петр Константинович пользовался в городе большой популярностью, ресторан посещало изысканное русское и румынское общество. Играл замечательный оркестр. Зинаида сделала из сестер Петра - Вали и Кати - хороших танцовщиц. Выступали все вместе, но гвоздем программы был, конечно, сам Лещенко...»
Интересно, что в ресторане выступала и знаменитая позднее певица Алла Баянова.
В 1935-1940 годах Лещенко сотрудничает с фирмами грамзаписи «Беллакорд» и «Колумбия» (Бухарест). Он записывает в тот период более ста различных по жанру песен. Песни певца звучат и по радио, и на вечеринках, и в ресторанах. Пластинки Лещенко проникают даже в Советский Союз. Особенно много их появилось на черных рынках и базарах Бессарабии и Прибалтики, включенных в 1940 году в состав СССР. Но по советскому радио они не звучат. Лещенко по-прежнему остается эмигрантом.
Бибс Эккель дает такой портрет певца того времени: «О характере Петра Лещенко ходили самые противоречивые рассказы. Кое-кто из знавших его лично говорил о его скупости. В то же время одна женщина рассказывала в Бухаресте, как он щедро помогал многим, и в том числе юноше из одной бедной еврейской семьи - пианисту Ефиму Склярову, отец которого пришел к Лещенко с просьбой обратить внимание на музыкальные способности сына. Лещенко взял его в свой ансамбль и не ошибся. Ефим Скляров написал для своего кумира несколько музыкальных композиций, записанных позже на грампластинки.
Живя среди румын, Лещенко был очень уважаем, хотя сам относился к ним без особой любви, но часто выражал восхищение музыкальностью этого народа. Ездил Лещенко на новеньком немецком автомобиле марки «ДКВ». Он не курил, но любил выпить. Слабость Лещенко - шампанское и хорошие вина, которых в Румынии в ту пору было чрезвычайно много. Часто владельца и певца самого модного ресторана в Бухаресте встречали слегка пьяным, что в общей атмосфере ресторанного угара почти незаметно. Лещенко пользовался огромным успехом у женщин, к которым сам был неравнодушен».
О популярности певца говорит такой факт. Король Карл, отец Михая, лидера правящей в Румынии династии, часто привозил в бронированном авто послушать Лещенко к себе в загородный особняк.
Прошел почти год Великой Отечественной войны, когда в мае 1942 года Лещенко приезжает в Одессу. Его концерт назначен в Русском драматическом театре. В городе начался настоящий ажиотаж: очереди за билетами выстраивались с раннего утра.
Один из очевидцев вспоминал: «День концерта стал подлинным триумфом Петра Константиновича. Небольшой театральный зал полон до отказа, многие стояли в проходах. Певец поначалу огорчил: первые вещи вдруг стал петь по-румынски, - оказалось, по требованию властей... Потом зазвучали уже хорошо известные, любимые многими танго, фокстроты, романсы, и каждая вещь сопровождалась неистовыми аплодисментами слушателей. Завершился концерт подлинной овацией...»
Тогда же состоялась первая встреча Лещенко с Верой Белоусовой, ставшей впоследствии женой певца. Красивая, стройная девушка, игравшая на аккордеоне, покорила сердце артиста. Вскоре они начинают совместные выступления.
В октябре 1943 года Петра Константиновича призвали в армию. В Крыму он работает в должности заведующего офицерской столовой. С приближением советских войск Лещенко возвращается в Румынию.
В мае 1944 года Петр Константинович официально развелся с Зинаидой Закис и зарегистрировал свой брак с Верой Белоусовой. После прихода Красной армии Лещенко дает концерты в госпиталях, воинских гарнизонах, офицерских клубах. Он исполняет сочиненные им патриотические песенки о русских девушках - «Наташа», «Надя-Надечка», поет «Темную ночь» Никиты Богословского, популярные русские песни. С ним выступала и его новая жена.
Вот отрывок из воспоминаний Г. Кипниса-Григорьева: «...Лещенко объявляет следующий номер:
- Самое дорогое для каждого человека, - говорит он, - это Родина. Где бы ты ни был, куда бы ни заносила тебя судьба. О тоске по Родине и споем мы с моей женой Верой Белоусовой-Лещенко.
И тут она начинает своим сильным голосом под собственный аккомпанемент аккордеона:
«Я иду не по нашей земле,
Просыпается синее утро...»
А когда заканчивается первый куплет, включается Петр Лещенко с гитарой, и припев они поют в два голоса - поют задушевно, с искренним и нескрываемым страданием:
«Я тоскую по родине,
По родной стороне моей,
Я в далеком походе теперь,
В незнакомой стране.
Я тоскую по русским полям.
Мою боль не унять мне без них...»
Что вам сказать? Обычно пишут - «гром аплодисментов». Нет, это был шквал, громовой шквал! И на глазах у многих - слезы. У каждого, конечно, свои воспоминания, но всех нас объединяет одна боль, тоска по любимым, а у многих - по женам и детям, «мою боль не унять мне без них»... А Петр Лещенко с красавицей Верой поют на «бис» и второй раз. И третий. И уже зал стал другим. Забыты предупреждения о необходимости идейно-политической сдержанности. И Лещенко сияет, почувствовав, как опытный артист, что полностью овладел аудиторией. Он в темпе объявляет следующую песню - знаменитый «Чубчик», но заканчивает новым куплетом:
«Так вейся, развевайся, чубчик мой... в Берлине!
Развевайся, чубчик, на ветру!»
Затем пошли вперемежку то «наша» «Темная ночь», то его какая-нибудь там «Марфуша», и зал постоянно кричит «бис!».
С лета 1948 года супруги выступают в различных кафе и кинотеатрах Бухареста. Потом они находят работу в только что созданном Театре эстрады.
«Лещенко уже перевалил пятидесятилетний рубеж, - пишет Б.А. Савченко. - В соответствии с возрастом меняется и его репертуар - певец становится более сентиментальным. Уходят из программ темповые шлягеры, типа «Моей Марусички» и «Настеньки», появляется вкус к лирике, романсам, окрашенным тоской и грустью. Даже в его пластиночных записях, сделанных в 1944-1945 годах, доминирует отнюдь не радостная тональность: «Бродяга», «Колокольчик», «Сердце мамы», «Вечерний звон», «Не уходи».
И далее: «Петр Константинович продолжает выяснять возможность возвращения в Советский Союз, обращается в «компетентные органы», пишет письма Сталину и Калинину. Лучше бы он этого не делал, - может быть, тогда ему удалось бы спокойно прожить остаток жизни».
В марте 1951 года Петр Константинович был арестован. Это произошло на концерте в Брашове. Много лет спустя его жена узнала: Петр Константинович умер в лагере летом 1954 года не то от язвы желудка, не то от отравления.