«Ничего плохого, кроме хорошего, не произойдет», - написал классик и блистательный юморист Михаил Зощенко.
Кажется, само провидение решило поспорить с писателем и доказать, что он неправ. С Михаилом Михайловичем случилось столько бед и злоключений, что под их грузом прозаик неоднократно обращался к психотерапевтам. А свою хроническую депрессию сделал предметом исследования и написал книгу, как от нее излечиться. Но потерпел фиаско.
Родился русский прозаик летом 1894 года в Северной столице в семье дворян Михаила Зощенко и Елены Суриной. Глава семьи – художник-передвижник, чья мозаика и сегодня украшает фасад музея в Санкт-Петербурге. Творческим человеком была и мама писателя: до замужества Елена Иосифовна выходила на театральные подмостки как актриса. А после, когда один за другим родились восемь детей, успевала писать рассказы, которые брала в печать газета «Копейка».
В 8 лет Мишу отвели в гимназию. Позже в автобиографии Зощенко рассказал, что учился неважно, а на выпускном экзамене написал сочинение на «1», хотя уже тогда мечтал о карьере литератора. Семейство Зощенко едва сводило концы с концами. В 1913-м после окончания гимназии Михаил Зощенко стал студентом Императорского университета, выбрав юриспруденцию. Но через год его отчислили – платить за учебу было нечем. Молодому человеку пришлось зарабатывать на жизнь. Он устроился железнодорожным контролером. Проработал год: грянула Первая мировая война.
В мемуарах Зощенко написал, что «патриотического настроения» у него не было. Тем не менее Михаил отличился, получив четыре боевых ордена. Он был неоднократно ранен, а после отравления газом его «списали» в запас. Но Зощенко отказался и возвратился на фронт.
Михаил Зощенко в юности Революция 1917-го помешала Зощенко стать капитаном и получить орден Святого Владимира. В 1915-м писателя отправили в резерв. Летом Зощенко назначили комендантом петроградского почтамта, но через полгода он оставил родной город и уехал в Архангельск. Покинуть Россию и уехать во Францию Михаил Зощенко отказался.
За свою биографию прозаик сменил не менее 15 профессий. Он трудился в суде, разводил кроликов и кур в Смоленской губернии, работал сапожником. В 1919-м Михаил Зощенко поступил добровольцем в Красную армию. Но весной попал в госпиталь, был демобилизован и перешел на службу телефонистом.
Михаил Зощенко начал писать в 8-летнем возрасте: сначала стихи, потом рассказы. В 1907 году, когда ему исполнилось 13, написал рассказ «Пальто». Детские впечатления и семейные неурядицы оказали на него сильное влияние, позже найдя свое отражение в произведениях Михаила Зощенко для детей: «Калоши и мороженое», «Елка», «Глупая история», «Великие путешественники».
После революции и демобилизации Зощенко в поисках заработка перепробовал десяток профессий, что отразилось на его творчестве и обогатило произведения интересными деталями. В 1919 году Михаил Зощенко посещает литературную студию, учрежденную при издательстве «Всемирная литература» и руководимую . Корней Иванович, ознакомившийся с юмористическими произведениями Зощенко, высоко оценил талант литератора, но удивился, что юмористом оказался «такой печальный человек».
В студии писатель познакомился с Вениамином Кавериным, Всеволодом Ивановым и другими коллегами, с которыми в начале 1920-х объединился в литературную группу, названную «Серапионовы братья». «Серапионы», как называли литераторов в прессе, ратовали за освобождение творчества от политики.
Первые публикации привлекли внимание к Михаилу Зощенко. Популярность литератора в послереволюционной России стремительно растет. Фразы из его юмористических рассказов становятся крылатыми. С 1922 по 1946 годы книги прозаика переиздавались 100 раз, включая 6-томное собрание сочинений.
В середине 1920-х Михаил Зощенко оказался в зените славы. Рассказы «Баня», «Аристократка», «История болезни», «Беда» полны самобытного юмора, читаются на одном дыхании и любимы всеми слоями общества. Литератора просят их почитать на встречах в переполненных поклонниками аудиториях. Творчество юмориста высоко оценил , он был восхищен «соотношением юмора и лиризма» в рассказах Зощенко.
Литературные критики после выхода двух сборников отметили, что Михаил Зощенко создал новый типаж героя. Это малообразованный советский человек без культурного багажа, рефлексирующий и полный желания сравняться с «остальным человечеством». Потуги «сравняться» смешны и неуклюжи, но смех над героем не злой. Часто прозаик ведет рассказ от имени самого героя, заставляя читателя лучше понять мотивы поступков. Критики определили манеру Михаила Михайловича как «сказовую». Корней Чуковский заметил, что писатель ввел в обиход новую внелитературную речь, которую приняли и полюбили читатели.
Но не все выходящее из-под пера литератора читатели принимают с восхищением. Юмористические рассказы и повести Михаила Зощенко полюбили, но от писателя ждали продолжения в том же духе. А он в 1929 году выпустил книгу «Письма к писателю». Это некое социологическое исследование, состоящее из десятков писем литератору от читателей. Книга вызвала недоумение и возмущение поклонников таланта Зощенко, негативную реакцию властей.
Режиссера Всеволода Мейерхольда заставили снять с репертуара пьесу «Уважаемый товарищ». С детства восприимчивый Михаил Зощенко погружается в депрессию, которая усугубляется после поездки по Беломорканалу. В 1930-е власть организовала путешествие литераторов, рассчитывая, что они отобразят перевоспитание в сталинских лагерях «преступного элемента», его «перековку» в «полезного» человека.
Но на Михаила Зощенко увиденное на Беломорканале произвело обратный эффект – угнетающий, и он написал вовсе не то, что от него ожидали. В повести «История одной жизни», появившейся в 1934 году, он делится мрачными впечатлениями.
Пытаясь избавиться от депрессивного состояния, Михаил Зощенко сочинил повесть «Возвращенная молодость». Это психологическое исследование, вызвавшее интерес в научной среде. Вдохновленный такой реакцией прозаик продолжил литературные исследования человеческих отношений, издав в 1935 году сборник рассказов «Голубая книга». Но если в научной среде сочинение встретили с интересом, то в партийной прессе Михаила Зощенко заклеймили. Писателю запретили печатать сочинения, выходящие за рамки «положительной сатиры на отдельные недостатки».
Иллюстрация к "Голубой книге" Михаила Зощенко Прозаик, стесненный цензурой, сосредоточил силы на написании рассказов для детей. Они публикуются в журналах «Чиж» и «Еж». Позже рассказы вошли в сборник «Леля и Минька». Спустя пять лет свет увидел второй сборник рассказов для детей, названный «Самое главное».
В конце 1930-х Михаил Зощенко сосредоточил силы на работе над книгой, которую считал главным произведением своей жизни. Работу над ней он не прерывал и в годы Второй мировой войны. На фронте 47-летний писатель не был, хотя с первых же дней войны подал заявление в военкомат, вызвавшись добровольцем. Но медкомиссию писатель не прошел – его признали негодным к военной службе. Зощенко поступил в группу противопожарной обороны и вместе с сыном дежурил на крышах ленинградских домов, оберегая их от зажигательных снарядов.
Писателя принудительно эвакуировали в Алма-Ату, позволив взять с собой багаж не тяжелее 12 килограммов. Зощенко взял тетради и рукописи - заготовки будущей «главной книги», которой придумал рабочее название – «Ключи счастья» (позже изменил на «Перед восходом солнца»). Вес рукописей – 8 килограммов. Остальные четыре – личные вещи и одежда.
В эвакуации литератор трудился на студии «Мосфильм», где написал сценарии к двум фильмам: «Солдатское счастье» и «Опавшие листья». Весной 1943-го писатель приехал в Москву, где устроился в редколлегию юмористического журнала «Крокодил». Написанная в эвакуации комедийная пьеса «Парусиновый портфель» успешно идет (200 спектаклей за год) в Ленинградском драмтеатре.
В том же 1943 году первые главы научно-художественного исследования «Перед восходом солнца» публикуются в журнале «Звезда». Михаил Зощенко писал, что к этому труду шел всю жизнь, возлагая огромные надежды на понимание и одобрение книги читателями и литературными критиками.
Повесть Зощенко – исповедальная. В ней Михаил Михайлович, основываясь на трудах физиолога и , попытался научно обосновать победу над депрессией. В автобиографии писатель рассказывает о своих детских переживаниях и травмах, объясняя меланхолию в зрелые годы тем, что испытал в детстве. Эта книга – научное пособие для тех, кто, как и Михаил Зощенко, пытался избавиться от гнетущих душевных мучений.
«Звезде» запретили публиковать продолжение книги, последовали репрессии. В партийных изданиях разнесли в пух и прах Михаила Зощенко и журналы, дававшие ему трибуну. Журнал «Ленинград» закрыли.
Повесть раскритиковал , за ним и , назвав произведение «омерзительной вещью». Критическая брань обрушилась на Зощенко потоком. Книгу назвали «галиматьей», которая на руку врагам СССР. Вскоре появилось постановление ЦК ВКПБ, где литератора обозвали «трусом» и «подонком литературы». Михаила Зощенко обвинили в том, что он не пошел на фронт, хотя тот в первые же дни войны побывал в военкомате. От него ждали покаяния.
Иосиф Сталин и Андрей Жданов критиковали книги Михаила Зощенко Усугубила горькое положение прозаика перепечатка в «Звезде» детского рассказа «Приключения обезьяны». В рассказе вдруг усмотрели сатиру на советский строй. Вместе с Михаилом Зощенко клеймили и . Чтобы выжить и не умереть с голоду, писатель переводил на русский язык произведения финских коллег. После смерти генералиссимуса Михаила Зощенко приняли в Союз писателей, из которого изгнали в 1946-м. Но по настоянию приняли как переводчика, а не как писателя.
После недолгой оттепели снова грянул скандал, гонения начались по второму кругу. Это случилось после встречи Зощенко и Ахматовой с английскими студентами, попросившими показать им могилы писателей. Британцам предъявили живых литераторов, желая продемонстрировать лояльность советских властей к «вражескому элементу».
На встрече в Доме писателя в мае 1954 года опальных литераторов спросили об отношении к постановлению ЦК ВКПБ. Анна Андреевна, сын которой пребывал в заключении, ответила, что согласна с постановлением. Михаил Зощенко заявил, что не согласен с оскорблениями и не считает себя ни предателем, ни врагом народа. Началась травля в прессе. В 1955 году Зощенко подал заявление о предоставлении пенсии. Но извещение о назначении персональной пенсии в 1200 рублей Михаил Михайлович получил лишь летом 1958 года за несколько дней до смерти.
В личной жизни писателя тоже все было непросто. В декабре 1918 года Михаил Зощенко познакомился с Верой Кербиц-Кербицкой. Они поженились летом трагичного для писателя 1920-го: в январе у Зощенко умерла мама. Единственный сын Михаила Зощенко – Валерий – родился весной 1922 года в Ленинграде.
В жизни классика было много увлечений и романов, но один из них, самый длительный, случился с Лидией Чаловой, которую называют музой писателя. С младшей на 20 лет женщиной Михаил Зощенко познакомился в 1929 году. Чалова работала в отделе гонораров «Красной газеты». Зощенко, пребывавший на пике популярности, немало удивился, когда девушка спросила его фамилию.
Сближение произошло, когда у Лиды погиб муж. Писатель поддержал молодую женщину. Вскоре дружба превратилась в любовь. В 1946-м роман прекратился по инициативе Чаловой, но сохранившаяся переписка говорит об искренней любви Зощенко, сохранившейся к Лидии после расставания. В последние годы жизни писателя рядом была жена Вера. Она похоронена рядом с мужем.
Последние годы литератор провел на даче в Сестрорецке. Весной 1958 года Михаил Зощенко отравился никотином. Из-за отравления случился спазм сосудов мозга, писатель не узнавал родных и не мог говорить. Смерть наступила 22 июля от сердечной недостаточности.
Власти не позволили похоронить классика в музее-некрополе «Литераторские мостки» на Волковском кладбище, где нашли последний приют многие российские литераторы. Похоронили Зощенко в Сестрорецке на местном кладбище. Очевидцы утверждают, что на лице Михаила Зощенко, мрачного при жизни, угадывалась улыбка.
Семья оказалась на грани нищеты.
В 1913 году, по окончании Санкт-Петербургской гимназии, Михаил Зощенко поступил на юридический факультет Петербургского университета, но через год был отчислен из-за неуплаты за обучение.
Сначала он работал контролером на Кавказской железной дороге. Когда началась Первая мировая война, Зощенко добровольцем поступил на военную службу. Был зачислен юнкером рядового состава в Павловское военное училище на правах вольноопределяющегося 1-го разряда; окончив ускоренные курсы, ушел на фронт. Участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами. Награжден за боевые заслуги четырьмя орденами и отчислен в резерв по состоянию здоровья.
В августе , ко дню рождения писателя, в сестрорецкой библиотеке имени Зощенко ежегодно проходят Зощенковские чтения.
Михаил Зощенко был женат на Вере Кербиц-Кербицкой — дочери отставного полковника. У него остался сын Валерий.
Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников
Я учился очень давно. Тогда ещё были гимназии. И учителя тогда ставили в дневнике отметки за каждый спрошенный урок. Они ставили какой-нибудь балл - от пятёрки до единицы включительно.
А я был очень маленький, когда поступил в гимназию, в приготовительный класс. Мне было всего семь лет.
И я ничего ещё не знал, что бывает в гимназиях. И первые три месяца ходил буквально как в тумане.
И вот однажды учитель велел нам выучить наизусть стихотворение:
Весело сияет месяц над селом,
Белый снег сверкает синим огоньком…
А я этого стихотворения не выучил. Я не слышал, что сказал учитель. Я не слышал потому, что мальчики, которые сидели позади, то шлёпали меня книгой по затылку, то мазали мне ухо чернилами, то дёргали меня за волосы и, когда я от неожиданности вскакивал - подкладывали под меня карандаш или вставочку. И по этой причине я сидел в классе перепуганный и даже обалдевший и всё время прислушивался, что ещё замыслили против меня сидевшие позади мальчики.
А на другой день учитель, как назло, вызвал меня и велел прочитать наизусть заданное стихотворение.
А я не только не знал его, но даже и не подозревал, что на свете есть такие стихотворения. Но от робости я не посмел сказать учителю, что не знаю этих стихов. И совершенно ошеломлённый стоял за своей партой, не произнося ни слова.
Но тут мальчишки стали подсказывать мне эти стихи. И благодаря этому я стал лепетать то, что они мне шептали.
А в это время у меня был хронический насморк, и я плохо слышал одним ухом и поэтому с трудом разбирал то, что они мне подсказывали.
Ещё первые строчки я кое-как произнёс. Но когда дело дошло до фразы: «Крест под облаками как свеча горит», я сказал: «Треск под сапогами как свеча болит».
Тут раздался хохот среди учеников. И учитель тоже засмеялся. Он сказал:
А ну-ка, дай сюда свой дневник! Я тебе туда единицу поставлю.
И я заплакал, потому что это была моя первая единица и я ещё не знал, что за это бывает.
После уроков моя сестрёнка Леля зашла за мной, чтобы вместе идти домой.
По дороге я достал из ранца дневник, развернул его на той странице, где была поставлена единица, и сказал Леле:
Леля, погляди, что это такое? Это мне учитель поставил за стихотворение «Весело сияет месяц над селом».
Леля поглядела и засмеялась. Она сказала:
Минька, это плохо! Это тебе учитель влепил единицу по русскому языку. Это до того плохо, что я сомневаюсь, что папа тебе подарит фотографический аппаратик к твоим именинам, которые будут через две недели.
Я сказал:
А что же делать?
Леля сказала:
Одна наша ученица взяла и заклеила две страницы в своём дневнике, там, где у неё была единица. Её папа послюнил пальцы, но отклеить не мог и так и не увидел, что там было.
Я сказал:
Леля, это нехорошо - обманывать родителей!
Леля засмеялась и пошла домой. А я в грустном настроении зашёл в городской сад, сел там на скамейку и, развернув дневник, с ужасом глядел на единицу.
Я долго сидел в саду. Потом пошёл домой. Но когда подходил к дому, вдруг вспомнил, что оставил свой дневник на скамейке в саду. Я побежал назад. Но в саду на скамейке уже не было моего дневника. Я сначала испугался, а потом обрадовался, что теперь нет со мной дневника с этой ужасной единицей.
Я пришёл домой и сказал отцу, что потерял свой дневник. И Леля засмеялась и подмигнула мне, когда услышала эти мои слова.
На другой день учитель, узнав, что я потерял дневник, выдал мне новый.
Я развернул этот новый дневник с надеждой, что на этот раз там ничего плохого нету, но там против русского языка снова стояла единица, ещё более жирная, чем раньше.
И тогда я почувствовал такую досаду и так рассердился, что бросил этот дневник за книжный шкаф, который стоял у нас в классе.
Через два дня учитель, узнав, что у меня нету и этого дневника, заполнил новый. И, кроме единицы по русскому языку, он там вывел мне двойку по поведению. И сказал, чтоб мой отец непременно посмотрел мой дневник.
Когда я встретился с Лелей после уроков, она мне сказала:
Это не будет вранье, если мы временно заклеим страницу. И через неделю после твоих именин, когда ты получишь фотоаппаратик, мы отклеим её и покажем папе, что там было.
Мне очень хотелось получить фотографический аппарат, и я с Лелей заклеил уголки злополучной страницы дневника.
Вечером папа сказал:
Ну-ка, покажи свой дневник! Интересно знать, не нахватал ли ты единиц?
Папа стал смотреть дневник, но ничего плохого там не увидел, потому что страница была заклеена.
И когда папа рассматривал мой дневник, на лестнице вдруг кто-то позвонил.
Пришла какая-то женщина и сказала:
На днях я гуляла в городском саду и там на скамейке нашла дневник. По фамилии я узнала адрес и вот принесла его вам, чтобы вы сказали, не потерял ли этот дневник ваш сын.
Папа посмотрел дневник и, увидев там единицу, всё понял.
Он не стал на меня кричать. Он только тихо сказал:
Люди, которые идут на враньё и обман, смешны и комичны, потому что рано или поздно их враньё всегда обнаружится. И не было на свете случая, чтоб что-нибудь из вранья осталось неизвестным.
Я, красный как рак, стоял перед папой, и мне было совестно от его тихих слов.
Я сказал:
Вот что: ещё один мой, третий, дневник с единицей я бросил в школе за книжный шкаф.
Вместо того чтоб на меня рассердиться ещё больше, папа улыбнулся и просиял. Он схватил меня на руки и стал меня целовать.
Он сказал:
То, что ты в этом сознался, меня исключительно обрадовало. Ты сознался в том, что могло долгое время остаться неизвестным. И это мне даёт надежду, что ты больше не будешь врать. И вот за это я тебе подарю фотоаппаратик.
Когда Леля услышала эти слова, она подумала, что папа свихнулся в своём уме и теперь всем дарит подарки не за пятёрки, а за единицы.
И тогда Леля подошла к папе и сказала:
Папочка, я тоже сегодня получила двойку по физике, потому что не выучила урока.
Но ожидания Лели не оправдались. Папа рассердился на неё, выгнал её из своей комнаты и велел ей немедленно сесть за книги.
И вот вечером, когда мы ложились спать, неожиданно раздался звонок.
Это к папе пришёл мой учитель. И сказал ему:
Сегодня у нас в классе была уборка, и за книжным шкафом мы нашли дневник вашего сына. Как вам нравится этот маленький врун и обманщик, бросивший свой дневник, с тем чтобы вы его не увидели?
Папа сказал:
Об этом дневнике я уже лично слышал от моего сына. Он сам признался мне в этом поступке. Так что нет причин думать, что мой сын неисправимый врун и обманщик.
Учитель сказал папе:
Ах, вот как. Вы уже знаете об этом. В таком случае - это недоразумение. Извините. Покойной ночи.
И я, лежа в своей постели, услышав эти слова, горько заплакал. И дал себе слово говорить всегда правду.
И я действительно так всегда и теперь поступаю.
Ах, это иногда бывает очень трудно, но зато у меня на сердце весело и спокойно.
Перебирая старые блокноты Гендлин Леонард
Не выживают только юмористы (М. М. Зощенко)…
Почему они оказались недолговечными? Потому, что они были только юмористами. Только юмористы не выживают…
Марк Твен.
У нас есть библия труда, но мы ее не ценим. Это рассказы Зощенко. Единственного человека, который показал нам трудящегося, мы втоптали в грязь. А я требую памятников для Зощенко по всем городам и местечкам Советского Союза или по крайней мере, как для дедушки Крылова в Летнем Саду.
Осип Мандельштам.
М. М. Зощенко я впервые увидал ребенком в доме своего отца. Спустя годы он щедро дарил свои книги и был рад нашим встречам. Вдова писателя Вера Зощенко оказала неоценимую помощь в работе нал книгой «Михаил Зощенко. Всегда в пути. Судьба. Жизнь. Творчество», которую я предполагаю закончить через год.
Я много раз видел его, худого, невысокого, с лицом, которое казалось освещенным каким-то экзотическим закатом. Я встречал его и Литературном музее и в Центральном Доме работников искусства, и Переделкино у К. И. Чуковского и в гостепримном доме у А. А. Антоновской, в субботние и воскресные дни на Кузнецком мосту в Москве, где он вел нескончаемые беседы с книжниками и у Дома книги в Ленинграде. В последний раз простился с ним на похоронах.
Для любого знакомства двадцать восемь лет - срок немалый. Он знал меня ребенком, школьником-подростком, юношей, человеком зрелых лет.
Наезжая по литературным делам в Москву, М. М. Зощенко приходил в наш «опустелый дом». Михаил Михайлович с нежностью относился к моему отцу, редактору его первых книг.
В те трудные «расстрелянные» годы внимание постороннего к семье «врага народа» рассматривалось, как наивысший критерий порядочности.
Я часто смотрю на его последнюю прижизненную фотографию, с удовольствием перечитываю его нестареющие книги и всякий раз нахожу в них своеобразную и неповторимую самобытность.
Михаил Зощенко родился на Украине, в Полтаве - 10 августа 1895 года. Отец - потомственный дворянин, художник огромного дарования. Его изумительные полотна, акварели, рисунки, карандашные наброски хранятся в запасниках Третьяковской галереи в Москве. Шестьдесят пять лет они терпеливо ждут очереди, когда их выставят для широкого обозрения.
Сам писатель считал, что искусство в его семье - наследственная профессия. Он говорил, что предки его были зодчие, выходцы из Италии, архитекторы, приглашенные украинскими земельными магнатами строить усадьбы. Их уважительно величали «зодчими». Крестьяне принимали это непривычное слово за фамилию или за кличку. Но «дч» неудобно для произношения. Постепенно оно стерлось на звук «щ». Шутка? Факт!
Мать Зощенко - русская.
В 1913 году М. М. Зощенко окончил гимназию.
«Осенью 1914 года началась мировая война, - вспоминает М.М., - и я, бросив юридический факультет Петроградского университета, ушел в армию, чтобы на фронте с достоинством умереть за свою родину».
Он служил в Мигрельском полку Кавказской гренадерской дивизии. В девятнадцать лет его произвели в поручики, за храбрость наградили боевыми орденами и присвоили чин штабс-капитана. О подвигах молодого офицера писали газеты и журналы. Два года на передовой. Бои один страшнее другого. Ранения. Контузия. Отравление газами. Две операции. Пришло то, чего он больше всего боялся - одиночество, меланхолия, надломленное сердце, истощение нервной системы, неверие в собственные силы и это, пожалуй, самое страшное для будущего писателя.
Михаил Зощенко вошел в литературу в самом начале двадцатых годов. Он принес в искусство опыт человека, прошедшего через три войны - Первую мировую, гражданскую и революцию. Его путь в искусство был трудным и сложным. Он перепробовал множество профессий: комендант почтамта, сапожник, актер драматического театра, милиционер, телефонист, агент уголовного розыска, инструктор по птицеводству, делопроизводитель, секретарь суда, кондуктор трамвая, счетовод…
Зощенко начал с произведений очень сильных, уже первая его книга «Рассказы Назара Ильича Синебрюхова» (1922) говорила о том, что в литературу пришел писатель с особенным, ни на кого не похожим голосом. Герой его рассказов Синебрюхов говорил:
«Каким ни на есть рукомеслом займусь - все у меня в руках кипит и вертится».
Стрелочник спрашивает Аполлона Перепенчука, героя, повести «Аполлон и Тамара», собиравшегося покончить самоубийством:
«- Знаешь ли какое ремесло?
Это худа, - сказал стрелочник, покачав головой. - Как же по, брат, без рукомесла-то жить? Это, я тебе скажу, немыслимо худа! Человеку нужно непременно понимать рукомесло…»
Стрелочник устраивает Аполлона Перепенчука на работу могильщиком, и в этом ясно звучит ирония автора по отношению к людям, занятым только переживаниями и пустопорожними рассуждениями.
Комический сказ, созданный Зощенко, обличал мещанина. Он прорывался сквозь шквал жизненного уродства. Он вносил в ряды «уважаемых граждан» и «нервных людей» смятение и беспорядок.
Крупнейшие русские писатели хорошо видели сложную, противоречивую природу сатирического искусства. Ф. М. Достоевский писал:
«Разве в сатире не должно быть трагизма? Напротив, в подкладке сатиры всегда должна быть трагедия. Трагедия и сатира - две сестры и идут рядом и имя им обеим вместе взятым - правда».
С первых номеров журналов «Бегемот» и «Смехач» (1924–1928) М. Зощенко стал одним из ведущих сотрудников. Лицо этих, популярных в те годы изданий, в значительной мере определялось его творчеством.
Если рассказы М. М. Зощенко чаще всего печатал под собственной фамилией, то большинство фельетонов в «Бегемоте», «Бузотере» и «Смехаче» подписано псевдонимами «Гаврилыч» или «С. Курочкин».
Произведения эти строились на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем.
Получив на фронте хроническое заболевание сердца, М.М. глубоко заинтересовался вопросами психоанализа. У букинистов Ленинграда, Москвы, Киева, Харькова, Одессы, Воронежа он доставал книги Зигмунда Фрейда, изучал йогов, читал Соловьева, Бердяева, Кафку, Ницше, Пруста. За большие деньги приобрел Творения Блаженного Августина Епископа Иппонийского. Он собрал обширную литературу о Достоевском, пытаясь проникнуть в его внутренний мир.
Писатель серьезно увлекся философией, генетикой, психиатрией, гипнозом, парапсихологией. У него завязались дружеские отношения с академиком И. П. Павловым, профессором Л. С. Штерн, селекционером И. В. Мичуриным.
Двадцать лет он вынашивал замысел своей Главной Книги - самой умной и самой человечной, талантливой и мудрой.
В годы Второй мировой войны он находился в Алма-Ате. Москвичи и ленинградцы, киевляне и одесситы, именитые деятели литературы и искусства чаще всего встречались на толкучке, где можно было все продать и все купить.
По вечерам, съедаемый тоской, М. М. Зощенко приходил в нетопленный павильон киностудии, где полуголодный Сергей Михайлович Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного».
Художники подружились.
Они умели молчать и слушать тишину.
Михаил Михайлович пригласил Эйзенштейна, Виктора Шкловского, Елену Булгакову и меня послушать только что законченную повесть.
Я не пророк, - сказал Эйзенштейн, - но по-хорошему завидую, ваша книга переживет поколения.
Темпераментный Виктор Борисович Шкловский, почесав рукой затылок, проговорил скороговоркой:
Миша, ты написал лучшую свою книгу, но она не ко времени. Или ты станешь великим, или же тебя обольют грязью.
Внимательная и заботливая Елена Сергеевна где-то раздобыла бутылку водки и из своей комнатушки принесла большую тарелку оладий. Все набросились на еду. В одно мгновение опорожнили заветную бутылку. Эйзенштейн в портфеле обнаружил полпачки чая и несколько кусочков пиленого сахара. Елена Сергеевна тихо сказала:
Мишенька, вашу повесть Михаил Афанасьевич Булгаков поставил бы на полку с самыми любимыми книгами.
Зощенко благодарно кивнул, потом глухо проговорил:
Я всегда относился бережно к тому, что написал достойнейший из писателей, Михаил Булгаков.
Ежемесячный литературно-художественный журнал «Октябрь» опубликовал повесть Михаила Зощенко «Перед восходом солнца», первоначальное название «Ключи счастья» в шестом и седьмом номерах за 1943 год. В России она больше не переиздавалась.
Темой повести стала борьба с собственными переживаниями, поставленными под контроль разума, и результатом именно этой борьбы стало, по мысли автора, новое качество слова.
«По существу, это - Исповедь, жанр, который никому еще не удался! - писал автору профессор Б. В. Казанский в 1944 году. - …Мотивировка вещи - очень удачна: и нова, и оригинальна, и содержательна, и завлекательна, чуть ли не детектив!»
Первые же читательские впечатления показывают, что новизна художественного качества, новизна жанра была замечена.
«Что заставляет меня писать эту книгу? - обращается Зощенко к читателям во второй части повести. - Почему в тяжкие и грозные дни войны я бормочу о своих и чужих недомоганиях, случившихся во время оно? Зачем говорить о ранах, полученных не на полях сражения? Может быть, это послевоенная книга? И она предназначена людям, которые, закончив войну, будут нуждаться в подобном душеспасительном чтении? Нет. Я пишу мою книгу в расчете на наши дни…»
Эти номера журналов после выхода в свет, на второй день стали библиографической редкостью. Зощенко получил авторских… два экземпляра.
11 декабря 1943 года в ЦК ВКП(б) состоялось обсуждение повести М. М. Зощенко. С резкой критикой выступил А. А. Фадеев. Собачий визг поднял в печати Н. С. Тихонов, который в молодости числится в «Серапионовых братьях», а потом переквалифицировался, стал факельщиком и трубадуром холодной войны. Словесным кастетом он бил живых и глумился над мертвыми. Фрагмент из его статьи:
«Повесть Зощенко - явление глубоко чуждое духу, характеру советской литературы. В этой повести действительность показана с обывательской точки зрения уродливо искаженной, опошленной, на первый план выдвинута мелкая возня субъективных чувств».
Из библиотек они давно изъяты и преданы анафеме. Хотя литературоведы-«зощенковеды», различные толкователи «юмора» и «сатиры» не забывают на нее ссылаться и даже цитировать целые куски.
Михаила Зощенко вызвал секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов. Красномордый с крупными лошадиными зубами, наместник Ленинграда потребовал от него «беспрекословного послушания». Писатель получил «социальный заказ». Так появились халтурно-убогие, никому не нужные повести и «карамельные», высосанные из пальца рассказы о Ленине, к которым он относился весьма скептически.
В Ленинграде проходили натурные съемки художественного фильма «Наше сердце». С кинорежиссером А. Б. Столпером мы шли по Невскому проспекту и случайно столкнулись с Зощенко. Он был в неизменной кепочке, в узковатом сером пиджачке и брюках в полоску. В руках - трость. Михаил Михайлович грустно улыбнулся:
Будьте осторожны! Вы рискуете. Я нынче, как говорят дипломаты, - «персона нон грата»!
В этот раз мне удалось его как следует рассмотреть. Глаза - задумчивые, темно-карие, руки - маленькие, изящные.
Попрощавшись с нами, он медленно, не оглядываясь, побрел по своим делам.
Мне кажется, что он отказывался судить людей, легко прощал им подлость, пошлость, даже трусость. Его особенно интересовали люди ничтожные, незаметные, с душевным надломом, - это видно, кстати, по его книге «Письма к писателю», где авторский комментарий показывает, в какую сторону был направлен этот самобытный оригинальный ум.
М.М. легко знакомился с людьми и вступал с ними в общение. Одевался он всегда скромно, со вкусом. Он был щедр, внешне открыт, несмотря на то, что часто находился в болезненном состоянии. Он никогда не острил, его милый мягкий юмор сказывался не в остротax, а в почти неуловимой интонации, в маленьких артистических импровизациях, возникающих по неожиданному, мимолетному поводу.
Он радовался удачам друзей, как бы далеки ни были их произведения от его литературного вкуса. Зависть была глубоко чужда ему, а его доброта - беспредельна: он мог, оставшись без копейки, броситься помогать полузнакомым людям.
Редакция журнала «Юность» поручила мне взять у М. М. Зощенко интервью. В Ленинграде его не оказалось. С фотокорреспондентом Н. В. Уваровым мы поехали к нему на дачу в Сестрорецк.
Его жена Вера Владимировна пыталась оградить писателя от всяческих интервьюеров.
Зощенко меня узнал. Глаза его потеплели. Говорил он тихо, спокойно, без рисовки и нарочитого пафоса.
М.М. предложил пройти в сад. Утренняя свежесть располагала к беседе. Меня поразил вид художника. Тонкие паутинки морщинок избороздили его лицо, взгляд красивых глаз перестал быть живым и острым. Грусть и тоска о навсегда ушедшем наложили на него свой беспощадный отпечаток. Старые раны и жизненные потрясения давали о себе знать. Отсюда и отчужденность, и непроходящая меланхолия и апатия.
С собой мы привезли две бутылки армянского коньяка,
К сожалению, мне нельзя пить, - сказал М. М. Зощенко, - врач разрешает молоко, кефир, некрепкий кофе один раз в неделю и слабозаваренный чай.
Русалочьей походкой вошла Вера Владимировна. Она принесла поднос с завтраком.
Вы хотите знать, - проговорил он очень тихо, - что со мной произошло после гражданской войны и революции? Только не перебивайте, а то я потеряю нить разговора. Сегодня редкостный день, у меня есть настроение говорить. Этот отрезок времени почему-то стал всех интересовать. Уверен, что многие будут вспоминать меня после смерти, которая не за горами. Такова эволюция человеческой природы.
Зощенко передохнул. Фрукты он ел медленно. Из-за мнительности тщательно разжевывал каждый кусочек. Без конца протирал стерильной салфеткой ложки, вилки, ножи. Боялся микробов.
Первая мировая война парализовала мое нутро. Я навсегда потерял чувство ориентации. Иногда наступало короткое затишье, после небольшой паузы, снова начинал преследовать какой-то необъяснимый зловещий рок. Я нигде не мог найти успокоения, словно Агасфер, менял города, деревни, села, хутора. Как-то забрел в Архангельск. Поморы бесхитростные люди. С ними хорошо, беззаботно, весело. На побережье Ледовитого океана, в старинном русском городке Мезень встретил синеокую красавицу Ладу. В двадцать три года она имела трех сыновей. Муж ее с артелью рыбаков пошел в море за сельдью, никто из них не вернулся. Лада не верила, что его поглотила морская пучина и каждый день ждала своего нареченного.
Таких красивых женщин мне еще не довелось видеть. Я попросил Ладу разделить со мной одиночество.
А что будет потом? - спросила она. - Пройдет восторг первых ночей, наступит обыденность, вас потянет в Ленинград или в Москву.
Я упорно твердил свое, что она не должна оставаться в заброшенном крае, где кроме леденящего душу холода ничего нет.
Ошибаетесь, дорогой Михаил Михайлович, - проговорила Лада протяжно. - У меня есть три сына, три русских богатыря - Петр, Александр, Николай, чтобы счастливыми были, нарекла их царскими именами. Кроме того, осталась вера в Бога, Библия, иконы, любимые книги, разве этого мало?
Я ничего не мог с собой поделать, мне все нравилось в этой женщине: и легкая воздушная походка, и певучая образная русская речь, и то, как она работала - убирала, стирала, готовила. Лада никогда не роптала, она все делала с удовольствием. Поздно вечером, когда засыпали дети, она брала в руки старенькую гитару. Молодая женщина знала множество старинных песен и романсов. Трудно было понять, откуда у нее брались силы, какие соки питали ее светлую душу?
Лада жила в крае вечной мерзлоты, где летом - зима, и весной - зима. Однажды она отправилась в лавочку за керосином. Стемнело. Захлестывала метель. Женщина ускорила шаг, В шуме ветра почувствовала, скорее интуитивно, что кто-то ее тяжело нагоняет. Остановилась, Перевела дух, В нескольких метрах от нее возвышалась полутонная глыба белой медведицы, которая сверлила Ладу злыми, пуговичными глазками. Начался поединок. Отточенным кинжалом, с которым никогда не расставалась, Лада убила медведицу. Целый год у них в доме было мороженое мясо. В тот вечер, когда мы ужинали, я спросил:
Лада, только не обижайтесь, вот вы говорите про веру в Бога, подчеркиваете свое с ним единение, не забываете молиться, с детства совершаете обряды, приучили и детей молиться, а вот ОН забрал у вас любимого человека, вашего единственного мужчину, отца ваших сыновей.
Женщина спокойно ответила:
Мой отец - священник, последователь патриарха Тихона. Его с матушкой в Кронштадте расстреляли большевики. Мы - псковичи. Сюда нас навечно сослали. Простите за откровенность, если что не так…
Я поехал в Новгород, затем два месяца жил в монастыре под Псковом. Ездил к Пушкину в Михайловское. Много часов бродил по пустынному, заброшенному парку. Набрякшие, размокшие листья лежали на дорожках. Ветер обдавал лицо мелкими брызгами. Земля, схваченная заморозками и размытая дождями, лопалась, густела, чавкала и налипала комьями. Берега речушки Сороти были пусты, вода свинцово отяжелела. И долго тогда стоял я один в пустынном углу осеннего парка, одетый в легкое пальто, глядя на побуревший размытый песок дорожки, на пестрый ковер облетевших листьев, на пожухлую, поникшую траву, будто отыскивая следы ее ног…
Затем последовали Курск, Брянск, Клинцы, Орел, Владимир, Суздаль, Тамбов, исколесил Смоленскую губернию и снова вернулся в Петроград.
Удалось ли вам, Михаил Михайлович, хоть в какой-то степени найти в писательстве внутренний покой?
Читательская масса в моих рассказах искала голый смех, попросту говоря, им хотелось «поржать, да животики надорвать». Людские страдания, нечистоплотность жизни остались за кадром, даже маститые критики не хотели понимать моей трагедии, моего душевного крика.
Писательский Союз направил М. М. Зощенко в «творческую» командировку на Беломорско-Балтийский канал, в Май-Губе, на дальнем лагерном пункте он случайно увидел Ладу Крестьянинову.
Отравление газами и немытая Лада в продырявленной телогрейке - самое тяжелое потрясение в моей жизни, - сказал писатель. - Я не удержался, спросил про сыновей. Безразличным голосом она сказала, что о них ничего не знает. Вернувшись домой, я послал ей посылки с продуктами, деньги, теплые вещи.
Мне хотелось написать повесть о женщине-лагернице, прообразом сделать Ладу, но из этого замысла ничего не получилось. Не я в этом виноват. Юморист во мне давно умер. В образе человека остался незаконно прописанный - живой скелет, который с трудом доживает свой век, начертанный Временем и Судьбой.
С моря подул холодный ветер. Мы вернулись в дом. Вера Владимировна ушла на рынок. М.М. почувствовал себя свободней. В присутствии жены, которая все болезненно воспринимала, ему не хотелось говорить.
В его рабочей комнате на письменном столе лежали книги Фрейда, Ницше, Кафки, «Дневник» Достоевского, «Агасфер» Эжена Сю, рукопись «Перед восходом солнца» с закладками.
М.М. поделился замыслом романизированной повести, который вынашивал много лет. Возможно, эта мысль запала, когда он лежал в госпиталях, отравленный газами.
Едут в первую мировую войну по лесу на фронт два человека - офицер и вестовой, два разных человека. Офицер уже кое-что соображает, чувствует. Каждый по-своему любит Русь.
Июльский сумеречно-теплый лес торопливо готовился отойти ко сну. Одна за одной смолкли непоседливые лесные птицы, замирали набухающие темнотой елки. Затвердевала смола. И ее запах мешался с запахом сухой, еще не опустившейся наземь росы. Везде был отрадный, дремотный лес. Он засыпал, врачуя покоем смятенные души офицера и солдата; лес был добр, широк, был понятен и неназойлив, от него веяло родиной и покоем, как веет от старой и мудрой матери…
Зощенко оборвал и заговорил о другом. В дверях он увидел говорливую Веру Владимировну, с которой не был очень счастлив…
Но потом он не раз возвращался к той же сцене в лесу. Что-то очень важное возникало в том ненаписанном эпизоде - автобиографическое, может быть, определившее жизнь. Но всегда писатель не договаривал, и похоже было, что он не рискует коснуться испытанного в том прифронтовом лесу чувства словами приблизительными…
В.В. подала чай с чудесным домашним печеньем. На стол постелила белоснежную скатерть. Потом она ушла к себе. А Зощенко продолжал говорить. Он торопился закончить начатую исповедь.
Редакция детского ежемесячного журнала «Мурзилка» попросила дать им для публикации «какой-нибудь смешной рассказ». Я ответил по телефону: «Что рассказ непременно пришлю в ближайшее время, но не уверен, что он будет очень смешной, скорее печальным, как вся моя жизнь».
Так на страницах «Мурзилки» появился безобидный рассказ «Приключения обезьяны». Этот рассказ понравился Виссариону Саянову, главному редактору журнала «Звезда». Не согласовав со мной, он в порядке самодеятельности перепечатал рассказ про злополучную обезьянку. Саянов был уверен, что для меня это приятный сюрприз.
Финал не заставил себя ждать.
А в это время «специальные корреспонденты» ЦК ВКП(б) Ермилов, Дымшиц, Еголин под руководством Жданова готовили правительственное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». Ушаты помоев были вылиты на голову М. М. Зощенко за повесть «Перед восходом солнца» и за безобидный рассказ «Приключение обезьяны». Такая же участь постигла А. А. Ахматову. В августе 1946 года его исключили из писательского союза и изгнали из членов профсоюза.
Главный редактор журнала «Юность» В. П. Катаев забраковал мое интервью.
Вместо серьезного разговора о боевой советской сатире у вас получилась сентиментальная размазня. Не пойдет! Негативы сдайте в архив, пленка казенная, командировочные деньги верните в кассу!
Письмо А. А. Фадеева М. М. Зощенко.
Уважаемый Михаил Михайлович!
Извини, что отвечаю тебе с таким многомесячным опозданием! В мае я уехал в санаторий, а потом ушел в длительный творческий отпуск и все дела волей-неволей отложились на осень.
Что произошло с твоей комедией? Кроме меня и П. И. Лебедева ее прочли некоторые другие товарищи, от которых также зависела ее постановка в театре. Товарищи нашли, что комедия не перерастает сатиру на американский империализм, что она недостаточно остра и то, что враг показан только смешным, что при отсутствии положительных персонажей, юмористические обыгрывания гангстерства без сатирического разоблачения самой сущности империализма, могут вызвать у зрителя обратный эффект - благодушного отношения к злу. К числу этих товарищей принадлежит К. М. Симонов. Он нашел такие же недостатки в комедии и, именно поэтому, отказался ее печатать. Я советовался по этому вопросу с Лебедевым, и мы пришли к выводу, что в этих условиях настаивать на постановке комедии в театре, значило бы подвести тебя под удар. Все дело в том, что и у меня и у него, - если уж говорить о наших сомнениях, - то же главное опасение вызвал этот изложенный выше недостаток комедии. Мне, правда, казалось, что театр дотянет там, где у тебя смягчено, но если не только я и Лебедев, а все обратили внимание именно на эту сторону комедии, значит в этом есть объективная правда и комедия сама нуждается в доработке именно в этом направлении.
Мне кажется, ты вполне можешь это сделать.
Вопрос, который ты хочешь через меня поставить в ЦК, - о возможности твоей работы в литературе - вопрос правомерный. Ведь все дело в том, чтобы сделать вещь политически и художественно цельную и нужную. Значит, дело в самой работе, а не в чьем-то разрешении на ту или иную работу.
Я пишу одновременно письмо в президиум Ленинградского союза писателей, чтобы они снеслись с горкомом и областным отделением профсоюза работников печати на предмет восстановления тебя в правах члена профсоюза. Тебе необходимо будет подать заявление в писательский горком профсоюза в Ленинграде о восстановлении тебя в правах члена профсоюза, поскольку после исключения - ты печатался в журнале и имеешь произведения малых форм, разрешенные к постановке.
Я написал также во Всесоюзное правление Литфонда о предоставлении тебе дополнительной ссуды, чтобы дать возможность закончить пьесу.
Мне кажется, что тебе, главным образом, не следует падать духом.
Желаю успеха.
А. Фадеев.
Вряд ли стоит комментировать послание «инженера человеческих душ».
Только в июне 1953 года больного писателя вновь приняли в «писательское логово».
В Сестрорецк, где он жил почти безвыездно, к нему приехал А. А. Фадеев.
Мы не поймем друг друга, потому что слишком разные, - сказал ему все еще опальный писатель.
В последний раз мне довелось говорить с М.М. 19 апреля 1958 года. Он приехал в Переделкино, на дачу к Чуковскому, больной, с потухшими глазами, с остановившимся взором. Говорил медленно, с трудом подбирая слова. Мы понимали, что он приехал прощаться… Надломленное сердце Зощенко перестало биться 22 июля 1958 года. Огромные толпы благодарных читателей провожали любимого художника в последний путь.
Самый красивый венок принесла Лада Крестьянинова. Меня с ней познакомили Вера Зощенко и писательница Анна Арнольдовна Антоновская.
Анна Ахматова сразу же откликнулась на трагическую смерть своего товарища, к которому всегда относилась с большим уважением:
А вокруг ничего, никого.
В эту черную добрую землю
Вы положите тело его.
Ни гранит, ни плакучая ива
Прах легчайший не осенят,
Только ветры морские с залива
Гроб оплакать его, прилетят.
М. М. Зощенко похоронили на Песчаной горе Сестрорецкого кладбища.
Так жил и умер некоронованный Магистр Смеха, замечательный русский писатель Михаил Михайлович Зощенко.
1965–1983.
Из книги Изнанка экрана автора Марягин ЛеонидВерсия Зощенко В Москву из Ленинграда ненадолго приехал еще тогда не избитый Ждановым, в зените популярности Михаил Зощенко. Пришел в кафе «Националь» посидеть со своим другом Юрием Олешей. Беседуют за столиком в углу. Вдруг подходит кто-то из общих знакомых и
Из книги Вспоминая Михаила Зощенко автора Томашевский Ю ВВ. Зощенко ТАК НАЧИНАЛ М. ЗОЩЕНКО К литературе Михаил Зощенко стремился давно. С детства. В записной тетради 1917-1920-х годов сохранилась запись: 1902–1906 - стихотворения. 1907 - рассказ «Пальто». 1910 - рассказ «За что?». 1914 - Письма. Наброски. 1915 - Письма. Эпиграммы. 1917 -
Из книги Беседы в изгнании - Русское литературное зарубежье автора Глэд ДжонТ. Иванова О ЗОЩЕНКО Не каждого писателя, даже из тех, чьи произведения мне нравятся, хочется перечитывать еще и еще.Если в поэзии такой подход правомерен: уж коли поэт тебе «пришелся», не перечитывать и даже не запоминать наизусть невозможно, - то с прозой дело обстоит
Из книги Дневник моих встреч автора Анненков Юрий ПавловичЮ. Нагибин О ЗОЩЕНКО Мои воспоминания о Михаиле Михайловиче Зощенко крайне скудны, но ведь говорил же Пушкин, что любая подробность из жизни великого человека драгоценна.Я видел Зощенко трижды: мальчиком на вечере в Политехническом музее, зрелым человеком - в его
Из книги 100 великих оригиналов и чудаков автора Баландин Рудольф КонстантиновичА. Райкин ЗОЩЕНКО До войны Зощенко был одним из самых репертуарных эстрадных авторов. Его рассказы считались «самоигральными», особенно те, где повествование ведется от лица обывателя. Конечно, артистов, а среди них были Хенкин, Утесов, Яхонтов, прежде всего привлекала
Из книги Александр Мальцев автора Макарычев Максим АлександровичФАНТАСТЫ И ЮМОРИСТЫ
Из книги Зощенко автора Рубен Бернгард СавельевичМихаил Зощенко Михаил ЗощенкоОднажды, в одну из наших парижских бесед на литературные темы, я спросил Бабеля, кого из современных советских писателей он считает наиболее интересным. Бабель вдруг расхохотался и произнес:- Зощенку.Затем совершенно серьезно и даже с
Из книги Современники: Портреты и этюды (с иллюстрациями) автора Чуковский Корней ИвановичМ.М. Зощенко Михаил ЗощенкоК известному ленинградскому врачу явился пациент с жалобой на отсутствие аппетита, апатию, приступы безотчетной тоски, меланхолии. Врач, не обнаружив у него признаков психической болезни и узнав, что химические лекарства не помогают,
Из книги Письменный стол автора Каверин Вениамин АлександровичГлава двадцатая «ДАЙТЕ ДОЖИТЬ СПОКОЙНО». «ТОЛЬКО МАЛЬЦЕВ, ТОЛЬКО “ДИНАМО”» В новом, XXI веке российскому хоккею начало аукаться время лихолетья, которое наступило с развалом Советского Союза и распадом системы государственной поддержки спортсменов.Оглушительное, даже
Из книги Самый добрый клоун: Юрий Никулин и другие… автора Раззаков ФедорБ. С. Рубен Зощенко Посвящается моей жене и помощнице Раисе Моисеевне
Из книги Угрешская лира. Выпуск 3 автора Егорова Елена НиколаевнаНЕПРОЧТЕННЫЙ ЗОЩЕНКО Произведения Зощенко, принесшие ему широчайшую известность и славу, в художественной форме отразили демографические и духовные результаты того общественного катаклизма, который был насильственно произведен в России в октябре 1917 года. Этот
Из книги Без грима. Воспоминания автора Райкин Аркадий Исаакович Из книги автора Из книги автораЮмористы по-советски Юмор на эстраде подпадает под определение «разговорный жанр». Вот как его характеризует искусствовед Е. Уварова:«Разговорные жанры на эстраде – условное обозначение жанров, связанных преимущественно со словом: конферанс, интермедия, сценка, скетч,
Из книги автора«…Только лес, только ночь, только влага земли…» …Только лес, только ночь, только влага земли, Огоньки поселенья мерцают вдали. И собратья отстали под полной луной, Сладко дышится свежей холодною мглой. Пряный огненный запах осенних костров - Так горят листья цвета
Из книги автораЗощенко В начале пятидесятых годов нашим автором стал и Михаил Михайлович Зощенко.До войны Зощенко был одним из самых репертуарных эстрадных авторов. Его рассказы считались «самоигральными», особенно те, где повествование ведется от лица обывателя. Конечно, артистов, а
Оценивая и характеризуя творчество Зощенко, Владимир Войнович пишет:
"Откровенно говоря, когда я думаю о судьбе Зощенко, меня удивляет не то, что власти обрушили на него такой мощный удар ‹речь идет о травле Зощенко в сороковых годах›, а то, что они не сделали этого раньше. Ведь его герои никак не вписывались в советскую литературу. Они не выдавали на гора уголь, не баловали Родину повышенными удоями, не руководили райкомами и обкомами и воевали не на полях мировых сражений, а на коммунальных кухнях.
Да и взгляды он высказывал весьма для советского писателя странные. "Какая, скажите, – писал он, – может быть у меня "точная идеология", если ни одна партия в целом меня не привлекает? " С точки зрения людей партийных, я беспринципный человек. Пусть. Сам же я про себя скажу: я не коммунист, не эсер, не монархист, я просто русский. Нету у меня ни к кому ненависти – вот моя "точная идеология"".
Зощенко принял Октябрьскую революцию как должное. Морализаторство, его, к которому он был склонен, не носило гражданского характера, он звал людей жить мирно в коммунальных квартирах, не обсуждая правомерность существования самих этих квартир. Кроме того, он писал рассказы, фельетоны и небольшие повести, и каждый описанный им случай можно было объявить нетипичным. Власти спохватились, только когда увидели, что, в отличие от других, Зощенко как раз и достиг того, чего требовали идеологи социалистического реализма. Именно он и создал настоящий образ нового человека. И этот новый человек был представитель не того мещанства, которое мешает "нам" идти вперед, а того, которое идет вперед и нас туда же насильно волочит.
То, что рассказ велся от лица сильно индивидуализированного повествователя, дало основание литературоведам определить творческую манеру Зощенко как "сказовую". Академик В.В. Виноградов в исследовании "Язык Зощенко" подробно разобрал повествовательные приемы писателя, отметил художественное преображение различных речевых пластов в его лексиконе.
Форму сказа использовали Н. Гоголь, И. Горбунов, Н. Лесков, советские писатели 20-х годов. Вместо картинок жизни, в которых отсутствует интрига, а порою и всякое сюжетное действие, как было в мастерски отточенных миниатюрах-диалогах И. Горбунова, вместо подчеркнуто изощренной стилизации языка городского мещанства, которой Н. Лесков добивался посредством лексической ассимиляции различных речевых стихий и народной этимологии, Зощенко, не чураясь и этих приемов, ищет и находит средства, наиболее точно отвечающие складу и духу его героя.
Зощенко зрелой поры шел по пути, проложенному Гоголем и Чеховым, не копируя, однако, в отличие от многочисленных обличителей 20-х годов, их манеры.
К. Федин отметил умение писателя "сочетать в тонко построенном рассказе иронию с правдой чувства". Достигалось это неповторимыми зощенковскими приемами, среди которых важное место принадлежало особо интонированному юмору.
В середине 30-х годов Зощенко слегка перестраивает свое творчество. Меняется не только стилистика, но и сюжетно-композиционные принципы, широко вводится психологический анализ. Даже внешне рассказ выглядит иначе, превышая по размерам прежний в два-три раза. Зощенко нередко как бы возвращается к своим ранним опытам начала 20-х годов, но уже на более зрелом этапе, по-новому используя наследие беллетризованной комической новеллы. Уже сами названия рассказов и фельетонов середины и второй половины 30-х годов ("Нетактично поступили", "Плохая жена", "Неравный брак", "Об уважении к людям", "Еще о борьбе с шумом") достаточно точно указывают на волнующие теперь сатирика вопросы. Это не курьезы быта или коммунальные неполадки, а проблемы этики, формирования нравственных отношений. В комической новелле и фельетоне второй половины 30-х годов грустный юмор все чаще уступает место поучительности, а ирония – лирико-философской интонации.
Теперь у писателя и гнев, и веселье редко вырываются наружу. Больше, чем прежде, он декларирует высокую нравственную позицию художника, отчетливо выявленную в узловых местах сюжета – там, где затрагиваются особо важные и дорогие сердцу писателя вопросы чести, достоинства, долга.
Отстаивая концепцию деятельного добра, М. Зощенко все больше внимания уделяет положительным характерам, смелее и чаще вводит в сатирико-юмористический рассказ образы положительных героев. И не просто в роли статистов, застывших в своей добродетели эталонов, а персонажей, активно действующих и борющихся ("Веселая игра", "Новые времена", "Огни большого города", "Долг чести").
В военные и послевоенные годы М. Зощенко не создал произведений, существенно углубивших его собственные достижения предшествующей поры. Но многое из написанного в грозовые годы войны с благодарностью воспринималось читателем и имело положительный отклик в критических статьях и рецензиях. Ю. Герман рассказывал о трудном походе наших боевых кораблей в Северном Ледовитом океане в годы Великой Отечественной войны. Кругом вражеские мины, навис густой рыжий туман. Настроение у моряков далеко не мажорное. Но вот один из офицеров стал читать только что опубликованную во фронтовой газете зощенковскую "Рогульку" (1943 г).
"За столом начали смеяться. Сначала улыбались, потом кто-то фыркнул, потом хохот сделался всеобщим, повальным. Люди, дотоле ежеминутно поворачивавшиеся к иллюминаторам, буквально плакали от смеха: грозная мина вдруг превратилась в смешную и глупую рогульку. Смех победил усталость... смех оказался сильнее той психической атаки, которая тянулась уже четвертые сутки". Рассказ этот был помещен на щите, где вывешивались номера походного боевого листка, потом обошел все корабли Северного флота.
В созданных М. Зощенко в 1941-1945 годах фельетонах, рассказах, драматических сценках, сценариях, с одной стороны, продолжена тематика довоенного сатирико-юмористического творчества (рассказы и фельетоны об отрицательных явлениях жизни в тылу), с другой (и таких произведений большинство) – развита тема борющегося и побеждающего народа.
Особое место в творчестве Зощенко принадлежит книге партизанских рассказов. В партизанской цикле писатель снова обратился к крестьянской, деревенской теме – почти через четверть века после того, как написал первые рассказы о мужиках. Эта встреча с прежней темой в новую историческую эпоху доставила и творческое волнение, и трудности. Не все из них автор сумел преодолеть (повествование порой приобретает несколько условно-литературный характер, из уст героев раздается книжно-правильная речь), но главное задание все же осуществил. Перед нами действительно не сборник новелл, а именно книга с целостным сюжетом.
О достоинствах творчества Зощенко подробно высказывался М. Горький. В сентябре 1930 года он пишет из Сорренто:
"Отличный язык выработали Вы, Михаил Михайлович, и замечательно легко владеете им. И юмор у Вас очень "свой". Я высоко ценю Вашу работу, поверьте: это – не комплимент. Ценю и уверен, что Вы напишете весьма крупные вещи. Данные сатирика у Вас – налицо, чувство иронии очень острое, и лирика сопровождает его крайне оригинально. Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого... ".
Чуковский заметил, что Зощенко ввел в литературу "новую, еще не вполне сформированную, но победительно разлившуюся по стране внелитературную речь и стал свободно пользоваться ею как своей собственной речью". Высокую оценку творчеству Зощенко давали многие его выдающиеся современники – А. Толстой, Ю. Олеша, С. Маршак, Ю. Тынянов и др.
Опубликованные в 1922 году "Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова" привлекли всеобщее внимание. На фоне новеллистики тех лет резко выделилась фигура героя-сказчика, тертого, бывалого человека Назара Ильича Синебрюхова, прошедшего фронт и немало повидавшего на свете. М. Зощенко ищет и находит своеобразную интонацию, в которой сплавились воедино лирико-ироническое начало и интимно-доверительная нотка, устраняющая всякую преграду между рассказчиком и слушателем.
В "Рассказах Синебрюхова" многое говорит о большой культуре комического сказа, которой достиг писатель уже на ранней стадии своего творчества:
"Был у меня задушевный приятель. Ужасно образованный человек, прямо скажу – одаренный качествами. Ездил он по разным иностранным державам в чине камердинера, понимал он даже, может, по-французски и виски иностранные пил, а был такой же, как и не я, все равно – рядовой гвардеец пехотного полка".
Порой повествование довольно искусно строится по типу известной нелепицы, начинающейся со слов "шел высокий человек низенького роста". Такого рода нескладицы создают определенный комический эффект. Правда, пока он не имеет той отчетливой сатирической направленности, какую приобретет позже. В "Рассказах Синебрюхова" возникают такие надолго остававшиеся в памяти читателя специфически зощенковские обороты комической речи, как "будто вдруг атмосферой на меня пахнуло", "оберут как липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники", "подпоручик ничего себе, но сволочь", "нарушает беспорядки" и т.п. Впоследствии сходного типа стилистическая игра, но уже с несравненно более острым социальным смыслом, проявится в речах других героев – Семена Семеновича Курочкина и Гаврилыча, от имени которых велось повествование в ряде наиболее популярных комических новелл Зощенко первой половины 20-х годов.
Произведения, созданные писателем в 20-е годы, были основаны на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем. Тематика их пестра и разнообразна: беспорядки на транспорте и в общежитиях, гримасы быта, плесень, спесивое помпадурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказ строится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда недостатки приобретали особенно вопиющий характер, в голосе автора звучали откровенно публицистические ноты.
