Свободы мученик, избранник роковой,
О, Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе -
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.
Карамзин, Николай Михайлович (1765–1826) - историограф, автор «Истории государства Российского», беллетрист, глава так называемого сентиментального направления, журналист, основавший «Вестник Европы»; впечатления от заграничной своей поездки отразил в «Письмах русского путешественника».
Каратыгина, Александра Михайловна (1802–1880) - драматическая актриса, жена знаменитого трагика В. А. Каратыгина. До замужества играла на сцене под своей девичьей фамилией - Колосова. Пушкин посвятил ей колкие стихи, ее обидевшие. По возвращении Пушкина из ссылки она с ним помирилась. Ее интересные воспоминания об этом эпизоде см. в приложении к «Запискам» П. А. Каратыгина в издании „Academia".
Кетчер, Николай Христофорович (1807–1886) - переводчик Шекспира, друг Герцена и Огарева. В «Былом и думах» дано его яркое и живое изображение.
Кин, Эдмунд (1787–1833) - знаменитый английский актер-трагик. Несмотря на внешнее свое безобразие и малый рост, пользовался огромным успехом, как артист яркого темперамента. Его образ жизни, далекий от «умеренности и аккуратности», вызвал легенду о его бесконечных похождениях и распутстве.
Козлов, Иван Иванович (1779–1840) - поэт; с 1802 года находился постоянно в болезненном состоянии, потерял от паралича ноги, потом ослеп. Лучшие его вещи, проникнутые элегичностью и искренностью чувства - «Чернец», «Безусая», «Княгиня Долгорукая». До сих пор очень популярно его стихотворение, переложенное в народную песню, - «Вечерний звон, печальный звон».
Кокошкин, Федор Федорович (1773–1838) - писатель, переводчик комедии Мольера «Мизантроп», председатель «Общества любителей российской словесности», с 1823 года - член дирекции по репертуарной части Московского императорского театра, с 1831 года - его директор. (См. «Дирекция»).
Коцебу, А. - Подробности биографии и пересказ мелодрамы «Ненависть к людям и раскаяние» взяты из книги О. Чаяновой - «Медокс и его театр в Москве».
Леметр, Фредерик (1800–1875) - знаменитый французский актер, с одинаковым успехом игравший роли трагические и характерные.
Ленский, Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805–1860) - актер Малого театра, первый исполнитель Хлестакова в московской постановке «Ревизора» (1836 г.). Автор многочисленнейших водевилей, Ленский был человеком едкого и злого остроумия, не щадящим в своих эпиграммах и «экспромтах» ни друзей, ни врагов.
Ленский высоко ценил Мочалова и был одним из немногих среди первых актеров труппы, сохранивших искреннюю дружбу с П. С. до конца дней его. Ленский изобразил своего великого друга в водевиле «Мочалов в провинции»; в комических чертах описал Ленский нетерпеливое желание провинциальной публики увидеть прославленного московского актера. Водевиль, в котором, кстати сказать, роль Мочалова исполнял сам Мочалов, очень верно отражает огромную популярность Павла Степановича. Его гастроли в провинции - Киеве, Одессе, Курске, Воронеже. и в других городах - всегда сопровождались огромным успехом. На смерть Мочалова Ленский откликнулся следующим стихотворением, посланным семье Павла Степановича:
Сейчас лишь я узнал о горестной потере…
Не плачьте! Жизнь ему другая настает…
И будьте в полной вере:
Он для потомства не умрет.
Невидною рукою Мельпомены
Ему уже сплетен бессмертия венец.
Он вечно будет жить, как солнце русской сцены,
Как мощный двигатель сердец…
Маргарита Готье - героиня драмы Дюма-сына (см.) «Дама с камелиями».
Медокс или Мадокс - подробности его биографии взяты из книги О. Чаяновой.
«Мы ленивы и не любопытны» - цитата из «Путешествия в Арзрум» Пушкина. Пушкин встретился с гробом Грибоедова: его прах везли из Тегерана, на арбе. Пушкин дает необычайно яркую, сильную и сжатую характеристику Грибоедова, заканчивая строки, обращенные к его памяти: «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны».
Неврев, Николай Васильевич (1830–1904) - исторический и жанровый живописец. Автор картин: «Протодиакон, провозглашающий на купеческих именинах многолетие», «Дмитрий Самозванец у Вишневецкого». Картина «Мочалов в кругу своих поклонников» находится в Третьяковской галлерее в Москве.
Озеров, Владимир Александрович (1770–1816) - драматический писатель. Его трагедии - «Эдип в Афинах» (на тему трагедии Софокла), «Фингал», «Дмитрий Донской», «Поликсена» - имели огромный успех: неподдельность чувств и живой стих были откровением после тяжеловесных трагедий Сумарокова.
Островский, Александр Николаевич (1823–1886) - великий русский драматург. Островский, страстный любитель театра, еще юношей смотрел Мочалова. Он уже был автором комедии «Свои люди - сочтемся», написанной в 1847 году, когда через год умер великий трагик. Островский, в тот «новейший Ливингстон», открывший целую страну, имя которой «Замоскворечье», и запечатлевший в своих пьесах ее быт и нравы, не мог, как чуткий наблюдатель, не отразить в них и то своеобразное впечатление, которое производил Мочалов на героев его комедий. Один из современников рассказывал следующий анекдот, ярко выражающий именно это своеобразное впечатление, какое получал зритель-купец, восторгаясь Мочаловым: «Мочалов играл как-то Фердинанда, и очень неудачно; но в одном месте вдруг весь театр разразился взрывом аплодисментов. Мой сосед-купчик прыгал на своих креслах, бил в ладоши, стучал ногами и бесновался пуще всех. Фраза, вызвавшая такой шумный восторг, была произнесена Мочаловым шопотом, так что я никак не мог ее уловить. Я обратился к моему восторженному соседу и спросил его:
Что такое сказал Мочалов?
Мой сосед немного сконфузился и наивно отвечал мне:
Не слышал, батюшка, извините; но играет-то ведь как, злодей, чудо, чудо!»
Чем этот «купчик» из воспоминаний мочаловского современника отличается от такого же наивного любителя трагедий, каким был Любим Торцов в «Бедность не порок» Островского? Любим Торцов, вспоминая те дни, когда он прокучивал в Москве свое состояние, признается Мите, что «Все больше трагедии ходил смотреть; очень любил, только не видал ничего путем, не помню ничего, потому что больше все пьяный: «Пей под… ножом Прокопа Ляпунова…» А ведь это цитата из роли того самого Ляпунова, в котором так прекрасен был Мочалов. Или когда тот же Любим Торцов, ужасаясь несправедливости своего брата Гордея, горестно восклицает: «О люди, люди!» - это опять-таки цитата из шиллеровских «Разбойников», из монолога Карла Моора-Мочалова… И прав Ап. Григорьев, когда к «жертвам» мочаловского «веяния» причисляет и Купидошу Брускова из «В чужом пиру похмелье». Это о нем говорит Андрей Брусков: «У нас один брат, помешанный от театра», впрочем, поясняя, что, может быть, и не от одного театра: «так, с малолетства заколотили очень». Но на самом деле для Купидоши только и радости было, что побывать в Театре, и он неистово декламирует мочаловские же монологи: «Прочь с дороги! Посторонитесь! Лев ушел из клетки. Бык сорвался с бойни. Посторонитесь!»… и прочее в том же мелодраматическом жанре из репертуара Коцебу.
Не мог не отметить Островский, этот удивительный и проникновенный знаток актерской психологии, влияние, какое оказал Мочалов на целое поколение провинциальных трагиков. Аркашка Счастливцев («Лес») повествует Геннадию Несчастливцеву о неслыханном успехе трагика Бичевкина в роли Ляпунова в тот злосчастный спектакль, когда Аркашка играл Фидлера: «Еще на репетиции он (Бичевкин) все примеривался, да прифасонивался. Ты, говорит, Аркашка, не бойся. Я, говорит, тебя этой рукой возьму, а этой поддержу, так и высажу. Подходит наша сцена. Публика его принимает. Как я пробормотал сцену-то, уж и не помню. Подходит он ко мне: губы трясутся, щеки трясутся, налились кровью, зверь-зверем. Постелите, говорит, этому дураку что-нибудь, а то как бы я его в самом деле не убил. Размахнется кулаком, как хватит! Света я не взвидел, сажени три от окна летел, головой в женскую уборную дверь прошиб. Хорошо трагикам. Его за эту сцену 30 раз вызвали, публика чуть театр не разломала, а я на всю жизнь мог калекой остаться…»
Его «приписали» к театру, как записывали еще недавно при рождении в юнкера и гвардейцы сыновей знатных дворянских фамилий.
Профессию он получил по наследству. Предполагалось, что это так же естественно, как наследование земельных угодий и живых душ.
Родители, оба актеры, вступали в брак крепостными. Сын начинал жизнь вольным. Позднее, став взрослым, он придавал этому особенное значение. Почитая и любя Щепкина, как никого другого в театре, он считал втайне, что для великого его партнера тридцать лет крепостной зависимости не прошли даром, оставив незаживавшую душевную трещину. Он сам был великим, и сознавал это, и в горделивой уединенности властного своего призвания внутреннюю свободу, дарованную природой гения, соединял с мнившейся независимостью его человеческого достоинства.
Он родился в первый год нового девятнадцатого века, в тысяча восьмисотом, третьего ноября, на холмистой и затопленной чуть не по окна осенней жижей небольшой улочке Воронцово поле. Дом принадлежал тайному советнику, действительному камергеру и командору Николаю Николаевичу Демидову. Степан Федорович Мочалов значился у него в дворовых людях (Степан и Авдотья Мочаловы, родители Павла, - крепостные артисты
).{}
Постепенно перед фамилиями актрис и актеров, игравших... на порядочно оборудованном Петровском театре - его еще называли театром Медокса, по имени арендатора,- стала все чаще ставиться важная буква «г». Она означала, что исполнитель выкуплен от хозяина и из прежнего крепостного звания переведен в казенную службу, то есть, в зависимости от пола, имеет право именоваться отныне госпожой или господином.{}
Когда маленький Павел Мочалов впервые вошел в театр, имя его отца уже было защищено долгожданной прибавкой «г». Он, а следовательно, и его сын, стали теперь по закону господами Мочаловыми.{}
Пьянящий воздух завоеваний встал над Россией. {} Страна, разоренная притеснениями и мором, опустошенная варварским расточительством, вывихнутая, заклейменная рабством и потому остановленная в своем развитии, выступила в поход и, одолев искушенного, четко организованного противника, победоносно дошла до столицы мира. {}
Все стремились к свершениям, убежденные, что от них зависит рассвет их родины. Дух преобразований уже клокотал в сердцах. «Дней Александровых прекрасное начало
» более, чем когда-либо, продолжало туманить воображение.
В тот год, когда Павел Мочалов вышел на сцену, сам автор этого идиллического пророчества новой эры еще вступал в предназначенный гению звездный круг скоротечной жизни. Прощаясь с отрадным уединением царскосельского крова, он писал накануне выхода из лицея товарищам:
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Как все его поколение, он смотрел вдаль с надеждой. Век светил утренними лучами славы, он звал вперед, в будущее.
О времени даже Вигель, язвительный изворотливый честолюбец и завистник, хулитель, умевший топить жало с ядом в меду прислужничества, но зоркий и наблюдательный летописец, сказал, что «свободомыслие было в самом разгаре».
Свое наблюдение он отнес к 1817 году, тому самому, когда расставался с лицейским приютом Пушкин и на подмостки театра впервые всходил Мочалов. Как всякому времени, этому тоже понадобились пророки.
Одним из гонцов обещающей и недолгой весны XIX века стал Павел Мочалов.
Он дебютировал, не дождавшись семнадцатилетия, 4 сентября 17 года. Спустя два месяца, 3 ноября, он сравнялся в возрасте со своим веком. Вскоре он разделил и его славу.
Сам по себе дебют не таил сенсаций.
В нем не было той разительной неожиданности, к примеру, с какой начался театральный путь Алексея Яковлева. {} Никаких экзотических обстоятельств, предварявших дебют Мочалова, не было.
Ему не предшествовал и гул выпускных триумфов, сопровождавших все выступления выходившей из петербургской школы феноменально талантливой ученицы Катерины Семеновой, драгоценной жемчужины, чьи будущие победы единогласно пророчили и учителя, и допущенные на представления зрители.
Дети Степана Мочалова в театральном училище не занимались.{} Они готовились к сцене дома, в уединении, под бдительным и нетерпеливо-пристрастным присмотром отца. Его возбужденное самолюбие жаждало подтверждений в детях.
Мог ли он, даже в самых честолюбивых помыслах, - а они не были ему чужды, - вообразить, чем станет для русской сцены и, больше того, для истории русской культуры тот вечер дебюта, к которому он готовил сына?
Пока его планы не простирались дальше простой удачи. Он верил в свое положение и хотел, чтобы луч успеха достался детям. Он очень старался ублаготворить начальство, которого всю свою жизнь боялся покорным, угодливо рабским страхом и от которого все зависело. Он жаждал, как высшего блага, чтобы зачислили в службу его потомков и обеспечили им пожизненно то, что имел он сам: казенное жалованье и последующую за ним пенсию. И еще он хотел минимального: снять урожай с бенефиса, взять наилучший сбор, а для этого надо было заполнить зал зрителями.
За ними дело не стало. Давно уже вошло в традицию приурочивать к бенефисам родителей первые выступления их детей. Мочаловы не составили исключения.
Мочалову-старшему прочно принадлежали симпатии многих зрителей. Зрители знали тогда своих артистов без грима. Они обсуждали не только их роли и профессиональные данные, но и интимнейшие подробности их повседневного быта, их увлечения, слабости, житейские связи. Вся жизнь актеров была как бы вынесена на авансцену без занавеса, и зрители, не стесняясь, рассматривали ее в бинокли в любое время. Их не могло не интересовать, что в свой бенефис … Степан Мочалов выводит двоих наследников, дочь и сына.
К тому же все знали о выдающейся красоте дочери. Вслед ее имени пряно кружила легкая тень скандала. Шли слухи о необычном таланте сына, совсем еще, правда, мальчика. Все слухи передавались, подогревали температуру в обществе и будоражили любопытство.
Конечно, стоило поощрить это трогательное семейное трио. Само его появление на московском театре, где с первого часа, у всех на глазах начинал отец, вызывало заранее сочувственную, не лишенную благости снисходительность. Но все же, зачем бенефициант, не обдумав, не посоветовавшись, - уж в чем другом, и в добровольных советчиках не было недостатка, - взял пьесу заигранную, из разряда хрестоматийных, навязшую за тринадцать лит на слуху зрителей?
Зачем, не соразмеряя возможностей, выбрал трагедию Озерова «Эдип в Афинах» и сам при этом отважился на центральную роль героя? Ту роль, для которой нужны были мощные трагедийные дарования и в которой все еще помнили двух любимцев - Шушерина и Плавильщикова?
Опасения скептиков подтвердились. Царя Эдипа бенефициант не осилил. Но на спектакле об этом никто не вспомнил.
Тот персонаж, чьим именем называлась трагедия, потеснился, хотя беспардонно закрикивался и стремился к эффектам. Он уступил своё право вести сюжет другому герою, второстепенному.
На главное место вышла не Антигона, как было, когда играла Семенова,- ее равноправие, вольно или невольно, но все же предусмотрел автор. И не Тезей, как случалось, когда сам Яковлев, выходя в этой роли, бывал в ударе. Венец первенства непредвиденно и со времени постановки пьесы впервые достался Полинику. Его роль сыграл не бенефициант, не Степан Мочалов, а Павел.
С того первого дня их совместного выступления на московской сцене изменились соотношения не Эдипа и Полиника, но двух Мочаловых.
На бенефис отправлялся Мочалов-старший, известный трагедиант и артист первого положения, у которого подрастал дебютант, сын Павел. Падение занавеса возвестило о том, что Степан Мочалов теперь превратился в отца знаменитого трагика, Мочалова-младшего.
Сам же Павел Мочалов, поистине молниеносно, вдруг стал Мочаловым главным. И больше того, единственным. Ему еще было шестнадцать.
Он был баснословно молод даже для времени, когда фантастически рано формировались личности, когда на сияющем «утре дней» с загадочной быстротой вызревали и гибли таланты. Его талант безотчетно несла за своим течением божественная, неверная юность. Он не сопротивлялся потоку.
Он был не только моложе века, но и моложе юного своего героя. Полиник превосходил его опытом. Но бремя его страстей и рокот событий и даже вселенский масштаб обрушенных на него потрясений вступавшего в жизнь дебютанта не миновали. Он был подготовлен к ним неосознанной прозорливостью гения, но и ранним жизненным опытом. Что связывало его сейчас с Полиником? Он ведь не выбирал его, он подчинился выбору.
Как все, что он до сих пор делал в жизни, он и сейчас выполнял решение, принятое несогласованно с ним его отцом. Но, подчинившись, он понял, что этого сам хотел и к этому именно втайне от всех стремился. Ему не мешала условная риторичность Озерова. Абстрактная отвлеченность мысли не отдаляла его от Полиника. Напротив, в ней находил он отзвук невнятным своим порывам, а собственный внутренний голос вторил встревоженным эмоциональным всплескам его героя.
Полиник не оставлял его. Едва он постиг этот буйный водоворот судьбы, проиграл в себе текст, как почувствовал, что какая-то сила уже отрывает его от действительности и несет на помост истории. И оттуда, с вершины, с режущей высоты, озаряется горним светом вселенная, предстает сквозь магический кристалл нового зрения необъятный и грозный, но ослепительный мир.
Этот мир манил его неизведанностью. Он стирал границы, прочерченные душевным опытом, и высвобождал из пределов будничности дыхание. Из привычной конкретной сферы воображение уводило его в просторную зону всечеловечности. Высокие идеалы шпили фантазию и расширяли до бесконечности представления. Но глобальные темы пьесы вмещали не только общее, но и личную его правду. Глобальное приводило обратно, к его реальности, I. его хаотическому нагромождению смутных противоречий. И тут, несмотря на разительное несходство духовной сферы героя и окружающей среды, нити жизни Полиника перекрещивались с его путями, с его ощущением непроизвольного и кому-то невыплаченного долга.
План
Введение
1 Биография
2 П. Мочалов в двадцатые годы
3 Мочалов в тридцатые годы
4 В конце жизни
5 Особенности творчества
6 Неистовый романтик
7 Критика о П. Мочалове
8 Репертуар
Список литературы
Введение
Па́вел Степа́нович Моча́лов (15 ноября 1800 - 28 марта 1848) - один из величайших русских актёров эпохи романтизма. Служил в московском Малом театре.
1. Биография
Павел Степанович Мочалов родился 3 (15) ноября 1800 года в Москве, в семье крепостных актёров - Степана Фёдоровича (1775-1823) и Авдотьи Ивановны Мочаловых, которые были крепостными помещика Н. Н. Демидова и играли в его домашнем театре. В 1803 они были отданы в труппу московского Петровского театра М. Медокса. В 1806 вместе со всем Петровским театром вошли в московскую труппу императорских театров и всей семьёй получили вольную. Двое их детей стали тоже артистами: Мария Степановна (по мужу - Франциева, 1799-1862) и Павел Степанович. Судьба одарила Павла редкой памятью. Едва овладев речью, он повторял за матерью длинные строчки из Евангелия. П. Мочалов учился в одном из лучших пансионов Москвы - пансионе Терликовых. Получил хорошее по тем временам образование, знал французский. По воспоминаниям его дочери Е. Шумиловой-Мочаловой, отец какое-то время учился в Московском университете, однако, в списках среди обучавшихся в это время в университете фамилии Мочалов не найдено. 4 сентября 1817 года Павел Мочалов впервые появился на сцене в роли Полиника (пьеса А. Шаховского «Эдип в Афинах») и 11 сентября в роли Эгиста (пьеса «Меропа») - на сцене казенного Театра на Моховой; помещения нынешних Большого и Малого театров открылись лишь 14 октября 1824 года - Малый театр и 18 января 1825 года - Большой театр. В спектакле также участвовали его сестра и отец, который был в это время известным артистом. Достоверных сведений о дебюте не сохранилось, однако в истории изучения деятельности артиста существует мнение, что спектакль прошел с большим успехом. Поводом к этому стали воспоминания С. Т. Аксакова, который видел домашнюю репетицию «Эдипа в Афинах». Тем не менее, первая развернутая статья о Мочалове появляется только в 1823 г. (Любитель театра. Замечания на представление Шекспировской трагедии: Отелло на Императорском Московском театре 10 октября сего года // Благонамеренный. 1823. Ч. 24. № 20. С. 101-106. ).
Во вторник 4 сентября представлена будет: «Эдип в Афинах», трагедия в 5 действиях, в стихах, с хорами, сочинения г. Озерова, в коей роль Полиника будет дебютировать в первый раз г. П. Мочалов, сын актера г. Мочалова. Объявления // Московские ведомости. 1817. 1 сен. С. 1963.
2. П. Мочалов в двадцатые годы
В это время основой репертуара потихоньку становится водевиль и мещанская драма, в которых Мочалову тоже приходится играть. Однако не это привлекло зрителей и критиков к творчеству артиста. В это время Мочалов исполняет роль Жоржа де Жермини в пьесе Дюканжа и Дино «Тридцать лет, или Жизнь игрока» (1828), а также впервые для себя исполняет роль Гамлета (подражание Шекспиру С. И. Висковатова) в 1827 году. Обе роли важны тем, что Мочалов раскрывает в них главные для себя темы бунта, сильной романтической личности. Особенно это проявляется в роли Жоржа де Жермини, трагедии человека, погруженного в свои страсти, для которого игра становится смыслом жизни.
3. Мочалов в тридцатые годы
Здесь проявляется поразительная способность артиста превращать обычную мелодраму в трагедию личности. Ярким примером может послужить образ Мейнау в пьесе Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние» (1832), в которой мещанская драма превращалась в борьбу человека с миром.
Вершиной творчества артиста становится «Гамлет» в переводе Н. А. Полевого, перевод, который считается романтическим, значительно помог артисту в выражении идеи мятущегося духа Гамлета-Мочалова. Об этом спектакле написано множество статей, необходимо только сказать, что Гамлет в исполнении Мочалова был современником сидящих в зале людей.
4. В конце жизни
Возвращаясь в 1848 году из гастролей в Воронеже, артист простудился - его карета провалилась под лед. В дороге артист много пил и закусывал водку снегом. Приехав в Москву, через несколько дней скончался. Провожать Мочалова в последний путь собралось несколько тысяч человек. Купцы закрыли свои лавки на той улице, по которой проходила траурная карета, и присоединились к процессии.
Погребен на Ваганьковском кладбище.
5. Особенности творчества
Павел Мочалов отличался неповторимым стилем игры, который отмечали все его современники. Так, например, главной его особенностью были неожиданные эмоциональные переходы артиста из одного душевного состояния в другое. По этому принципу неожиданностей и строятся роли артиста (Гамлет, Жермани и др.). Не обладая яркой театральной внешностью (средний рост, сутуловатые широкие плечи, но красивое лицо и выразительные глаза), Мочалов, однако, создавал на сцене образы, которые потрясали зрителя своей силой и динамичностью. Белинский вспоминал о том, что забывал, как его зовут во время спектаклей с Мочаловым. Еще одной особенностью актера являются «мочаловские минуты» - кульминации артистического вдохновения. Дело в том, что Мочалов практически никогда не вел роль ровно (за исключением, пожалуй, роли Мейнау и Жоржа де Жермини), чаще всего «из рук вон плохо», но в ходе действия он вдруг произносил две-три фразы, которые поражали зрителя и срывали гром аплодисментов. Зрители приходили на спектакль ради этих «минут».
6. Неистовый романтик
Имя актера Малого театра Павла Степановича Мочалова стало легендарным еще при жизни. После ясной логики классицизма, который царил в русском театре начала XIX в., неистовый романтик Мочалов казался загадкой, которую так никому и не суждено было разгадать. Первые шаги актера были отмечены решительным несогласием с утвердившимися традициями. Выступая в трагедиях Озерова («Эдип в Афинах»-Полиник, «Фингал» - заглавная роль), он не заботился о соблюдении эстетического канона, но искал свободы выражения чувства. Идею свободного художника воплотил он в образе актера Кина («Кин, или Гений и беспутство» Дюма-отца). Душевную борьбу передал в одержимом манией игры Жорже де Жермани («Тридцать лет, или Жизнь игрока» Дюканжа). Черты «почти байроновской меланхолии» увидел в обманутом муже бароне Мейнау («Ненависть к людям и раскаяние» Коцебу). В его Фердинанде («Коварство и любовь» Шиллера) внешне было что-то от русского армейского поручика. Актер показывал не драму германского юноши, а социальный протест против тирании. Романтизм Мочалова открыл русской сцене трагедии Шекспира. Шекспировские герои в исполнении русского актера выглядели современными людьми, озабоченными восстановлением нарушенной справедливости. Таким явился совсем не величественный, но глубоко уязвленный крахом миропорядка король Лир. В «Отелло» Мочалов говорил о трагическом крушении веры в человека. Его Гамлет через сомнения и борьбу с самим собой приходил к мысли о необходимости уничтожения зла и насилия. Образ Гамлета в исполнении Мочалова звучал революционно. Мочалов настойчиво добивался возможности сыграть роль Арбенина в «Маскараде» Лермонтова, но цензура не разрешила постановку. Актер создал образ Чацкого в первой постановке «Горе от ума» в Москве в 1831 г. В его игре была раскрыта трагичность судьбы мыслящего человека в условиях крепостнической России.
7. Критика о П. Мочалове
П. Мочалов становится символом новой романтической эпохи в истории русского театра. Быстро освободившись от влияния классицизма, он создает на сцене новые образы, исполненные в стиле романтизма. Главной чертой артиста являлась непредсказуемость в игре, подчинение вдохновению и предельная экзальтированность образа. Столь необычный способ создания ролей привлек к себе внимание ведущих критиков того времени, в частности В. Белинского, который напишет об актере не одну статью. Самой известной из них станет «„Гамлет“ Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», в которой критик тщательно исследует природу творчества артиста. Статья построена на описании девяти показов (!) «Гамлета». Второй известной статьей станет «И мое мнение об игре господина Каратыгина», в которой В. Белинский продолжит полемику об этих двух артистах и выступит на стороне П. Мочалова. Правда, с переездом в Петербург критик изменит свое отношение к В. Каратыгину и перейдет на его сторону.
Важны так же работы С. Аксакова, близкого друга П. Мочалова, который оставил многочисленные статьи и воспоминания об артисте.
П. Мочалов за свою жизнь сыграл в более чем 250 ролях.
8. Репертуар
Список ролей составлен по книге Ю. А. Дмитриева «Мочалов актер-романтик», даты премьер исправлены по книге М. Н. Ласкиной «Мочалов: Летопись жизни и творчества». Список является неполным. (по данным М. Н. Ласкиной актер сыграл в более чем 250 ролях).
· 1. Полиник - «Эдип в Афинах», автор В. А. Озеров, 1817
· 2. Сеид - «Фанатизм, или Пророк Магомет», автор Вольтер, 1818
· 6. Эраст - «Лиза, или Следствие гордости и обольщения», автор В. М. Федоров, 1819
· 7. Альнаскаров - «Воздушные замки», автор Н. И. Хмельницкий, 1819
· 8. Арзас - «Семирамида» Вольтер 1819
· 9. Генрих - «Молодость Генриха IV», автор А. Дюваль, 1819
· 10. Димитрий - «Димитрий Донской», автор B. А. Озеров, 1819
· 12. Князь Радугин - «Пустодомы», автор А. А. Шаховской, 1820
· 13. Рославлев - «Добрый малый», автор М. Н. Загоскин, 1820
· 15. Флорестан - «Элеонора, или Севильская темница», 1821
· 16. Орест - «Электра и Орест», автор A. Грузинцев, 1821
· 18. Ролла - «Испанцы в Перу, или Смерть Роллы», автор A. Коцебу 1821
МОЧАЛОВ ПАВЕЛ СТЕПАНОВИЧ
Мочалов, Павел Степанович - знаменитый трагик (1800 - 1848), сын известного московского актера, бывшего дворового человека помещика Демидова. Учился в пансионе братьев Терликовых, одно время состоял слушателем Московского университета. С детства сцена неудержимо привлекала М. 17 лет от роду он с исключительным успехом дебютировал в Москве в роли "Полиника" ("Эдип в Афинах" Озерова). Поездка его за границу почему-то не состоялась. За тридцать лет (с небольшими перерывами) своего служения на московской сцене М. пришлось выступать в самых разнообразных ролях, не исключая и ролей в водевилях с пением. М. часто играл в комедиях князя Шаховского ("Аристофан", "Пустодомы", "Урок женатым" и др.), исполнял Альмавиву в "Севильском Цирюльнике", Чацкого в "Горе от ума", но большого впечатления не производил и своей игрой в комедиях всегда был недоволен. В мещанской драме М. пользовался огромным успехом. Его лучшие роли были Альфред Жермани ("Тридцать лет, или Жизнь игрока"), граф д"Обервиль ("Графиня д"Обервиль") и в особенности Мейнау ("Ненависть к людям и раскаяние", Коцебу), который, по словам Ап. Григорьева, "вырастал у него в лицо почти байроновской меланхолии". Из пьес русского репертуара М. выступал в драмах Ободовского, Полевого и Кукольника. В трагедиях Шиллера и Шекспира гений М. проявился во всю свою мощь. В пьесах Шиллера М. играл Дон-Карлоса, Карла и Франца ("Разбойники"), Фердинанда и Миллера ("Коварство и Любовь"), Мортимера ("Мария Стюарт"), в пьесах Шекспира - Отелло, Ричарда III, Лира, Ромео, Кориолана и Гамлета. Исполнение им роли Гамлета было выдающимся событием в истории русского театра; он приводил в восторг всех, кто его видел в этой роли. Как и всегда, М. не дал вполне выдержанного типа, переделал меланхолического, слабовольного датского принца в человека исключительной энергии, огненного темперамента и чуть ли не титанической силы. Его игра была чересчур субъективна, но она подкупала художественным совершенством исполнения. "М. играл свою собственную душу" - писал Ап. Григорьев несколько лет спустя после Белинского, давшего яркое описание игры артиста в статье "Гамлет, драма Шекспира и М. в роли Гамлета". Современники в один голос характеризуют М. как артиста "Божьей милостью". Он рос и работал без всякой школы. Упорный, систематический труд, постоянное изучение ролей, которыми так много занимался соперник М. по сцене В.А. Каратыгин, были ему чужды. Он был рабом своего вдохновения, художественного порыва, творческого наития. Когда его оставляло настроение, он был посредственным артистом, с манерами провинциального трагика; его игра была неровна, на него нельзя было "положиться"; часто во всей пьесе он хорош был только в одной сцене, в одном монологе, даже в одной фразе. Гений М. не опирался, как у Каратыгина, на образование. Все попытки друзей артиста, например, С.Т. Аксакова, содействовать развитию М., ввести его в литературные кружки ни к чему не привели. Замкнутый, застенчивый, неудачник в семейной жизни, М. убегал от своих аристократических, образованных поклонников в студенческую компанию или запивал свое горе в трактире, с случайными собутыльниками. Всю жизнь он прожил "гулякой праздным", не создал школы и был положен в могилу с эпитафией: "безумный друг Шекспира". Перу М. принадлежит драма "Черкешенка" и несколько стихотворений, напечатанных в "Еж. Имп. Театр." (сезон 1900 / 1901 г., прил. 3). - См.: С.Т. Аксаков "Литературные и театральные воспоминания"; Барсуков "Жизнь и труды Погодина"; М.П. Погодин "Два слова о М." ("Антракт", 1868, ¦ 25); Каратыгин "Записки" (1880, Санкт-Петербург); А.Д. Галахов "Литературная кофейня в Москве" ("Русская Старина", 1886, ¦ 4); П.П. Вейнберг "Из моих театральных воспоминаний" ("Еженедельник Императорский Театр.", 1894 - 1895, кн. I); А.А. Ярцев "П.С. Мочалов" ("Еженедельник Императорский Театр.", 1896 - 1897, кн. 3). Об игре М. писали Белинский, Ап. Григорьев, Галахов ("Шекспир на Руси", "Русская сцена", 1864, ¦ 4), М.С. Щепкин ("Воспоминания", Санкт-Петербург, 1914), Сиротинин ("Арт.", 1893, ¦ 26). А. Поляков.
Краткая биографическая энциклопедия. 2012
Знаменитый трагик.
М. не получил систематического образования. 17-ти лет он дебютировал с успехом в московском театре в роли Полиника, в трагедии Озерова "Эдип в Афинах". Через Кокошкина (см.) он сблизился с С. Т. Аксаковым, который ввел его в литературные кружки (сам М. впоследствии писал стихотворения элегического содержания).
М. вступил на артистическое поприще в эпоху, когда кончалось обаяние трагедий Озерова и наступала пора переводной и русской мелодрамы, а затем и романтического репертуара, вперемешку с пьесами Шекспира и Шиллера.
В этом репертуаре М. бессменно 30 лет занимал амплуа "героя" и "первого драматического любовника" и переиграл огромное число ролей. Из переводных мелодрам в репертуаре М. главное место занимали пьесы Коцебу, из русских - Шаховского, Полевого, Ободовского и Кукольника; иногда он играл и в комедиях (Альмавиву, Чацкого).
Из шекспировского репертуара М. играл Гамлета, Отелло, Лира, Кориолана, Ромео, Ричарда III; из Шиллеровского - Франца и Карла Мооров в "Разбойниках", Дон Карлоса, Фердинанда и Миллеpa ("Коварство и любовь"), Мортимера ("Мария Стюарт"). "Коронной" ролью М. был Гамлет, в переводе Полевого поставленный на московской сцене в 1837 г. Умер М., отчасти жертвой своей страсти к вину, 16 марта 1848 г. и был торжественно похоронен на Ваганьковском кладбище; лет через 10 его могила была украшена памятником с эпитафией, в которой М. назван "безумным другом Шекспира". М. был артистом порыва, лишенным той выдержки, без которой немыслимо создание цельных типов: вот почему он не оставил после себя традиций, не создал школы и тайну своего обаяния унес в могилу.
Фигура М. не была особенно сценична: он был среднего роста и немного сутуловат, но в минуту вдохновения выпрямлялся и делался стройным; голова с крупными, пластическими чертами лица была поставлена на могучие плечи, черные глаза замечательно выразительны; все черты лица отличались гибкостью.
При вечном расчете М. на "наитие", его игра была игрой счастливых импровизаций; этим, между прочим, объясняется, почему он не имел успеха на своих гастролях в Петербурге, где Каратыгин (см.), стремившийся к сознательному и цельному воспроизведению изображаемых ролей, приучил публику к совершенно иным сценическим требованиям.
В лице обоих трагиков русский театр имеет образцы двух исконных течений в сфере искусства: рефлективного, "классического", и непосредственного, "романтического". Знаменитая статья Белинского о М.: "Гамлет, драма Шекспира, и М. в роли Гамлета" художественно иллюстрирует все особенности игры М., сконцентрированные в роли Гамлета.
Из этой рецензии ясно, что и Гамлет в передаче М. был сочетанием гениальных частностей, т. е. был лишен цельности общего замысла, плана; тем не менее, романтик по натуре и Гамлет по своему душевному складу, М. в создании именно этого типа был близок к совершенству.
В М. нельзя видеть предтечу реального направления в сценической школе: эта роль в истории русской сцены принадлежит М. С. Щепкину.
См. А. Ярцев, "М. С. Щепкин" (1893 г., в "Павленковской библиотеке", приложение);
А. Н. Сиротинин, "Очерк развития сценического искусства" ("Артист", 1893 г., № 26). Вс.Чешихин. {Брокгауз}
