Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

» » Первое появление саныча. Сочинение на тему: Первое появление Сан Саныча запомнилось… (14 вариант)

Первое появление саныча. Сочинение на тему: Первое появление Сан Саныча запомнилось… (14 вариант)

Учитель – великое слово и великий человек. С самого детства мы чему-то учимся, а главное – кто-то нас учит. Учитель способен полностью изменить чью-то жизнь. Как же учитель влияет на человека? Данную проблему поднимает автор в предложенном для анализа тексте.

Заслуженный деятель искусств Д. К. Орлов рассуждает над высоким значением учителя в жизни человека.

Автор считает, что настоящий учитель умеет так заинтересовать ученика предметом, что тот крепко и навсегда обретет связь с теми знаниями, которые были даны учителем. Учитель способен вдохновлять, возвышать душу. Подробно комментируя данную проблему, автор описывает свою историю его учителя по литературе Александра Александровича Титова. “В центре хулиганской Марьиной Рощи”, среди “голодных и обношенных ребятишек” Сан Саныч читал высокую литературу. Казалось бы, что могло бы заинтересовать этих ребят? Сложно же изменить человека, с уже сложившимися укладами жизни. Но их учитель имел особенное свойство “заражать” вниманием и любовью к литературе. Его “магия звучащего мастерского литературного

слова”, его техника “только слушать, а не записывать, и не напрягаться для ответов, не тосковать от обязательности запоминания” – все его действия наполняли школьные уроки значимостью для ребят, заставляли влюбляться в литературу. И потом, спустя годы после того, как Сан Саныч “пронзил школьников Толстым” ребята остались теми же, похожими на своего учителя. Автор приводит нас к выводу о том, что настоящий учитель способен полностью изменить наши представления, а мы в свою очередь, становимся похожими на него.

Я полностью согласна с мнением автора. Действительно, хороший учитель остается с нами на всю жизнь. Привыкая к нему, мы перенимаем его манеры, разделяем с ним его любовь к предмету. А главное – до конца жизни ценим те дни, проведенные на его уроках. Мой литературный опыт доказывает мне это.

Учитель привязывает нас к себе не только своим мастерским знанием предмета, но и нравственными качествами. Первым примером может послужить произведение Ч. Айтматова “Первый учитель”. Учитель Дюйшен не был истинным знатоком грамоты и слова. Ему не была знакома методика преподавания и все для него самого было новшеством в ауле. Но он старался, он вкладывал всего себя в обучение предмета и установку связи между собой и учениками. В глазах киргизких детей он совершал подвиг. Такой учитель вдохновил людей на обучение, на любовь к грамоте, несмотря на их первоначальное неодобрение создания школы в ауле.

Мы впитываем, как губка, слова учителя, для человека учитель является образцом, примером. Поэтому учитель должен воодушевлять ученика любить учиться. Если же учитель сам не старается, сам не уважает свой предмет, то он не способен чему-либо научить. Возьмем произведение Д. И. Фонвизина “Недоросль”. Митрофан, глупы и безвольный, во всем слушается свою мать. Но кто является его главные учителя? Вральман, бывший конюх, никогда не учившись, представлялся как учитель немецкого и был, по мнению Простаковой, любимым учителем Митрофана. А Кутейкин, учитель грамматики нашего персонажа, вообще бросил учебу, так как ненавидел науку. Разве могли такие учителя на что-то вдохновить? Поэтому Митрофан рос глупым и ленивым, считая это правильным.

Таким образом, можно сделать следующий вывод. От учителя многое зависит в нашей жизни. Зависит какими мы станем, что мы будем ценить. И только учитель, по-настоящему влюбленный в то, что он делает, имеет право называться истинным учителем.

Рассуждает О…

“Свою историю его учителя” – так сказать нельзя. Автор вспоминает своего учителя – так лучше

В свою очередь – вводная конструкция, с обеих сторон запятые

“Хороший учитель остается с нами на всю жизнь” , может быть, знания, заложенные учителем, остаются? Или воспоминания, слова, уроки…

“ТЕ дни, проведенные на уроках” – ошибка в употреблении причастного оборота:(лучше Часы, проведенные на уроках

“Доказывает МНЕ это”. Мы приводим доказательства в подтверждение своего мнения. Не надо писать “мне”

Зависит, (запятая) какими мы станем

Баллы не выставляю. Есть над чем поработать.

Аргументы очень хорошие!


Другие работы по этой теме:

  1. Свою статью киносценарист Даль Константинович Орлов посвятил теме, связанной с восприятием литературного произведения. По мнению заслуженного деятеля искусств РСФСР, сейчас много людей предпочитают всем иным...
  2. Каждый человек в школьные годы изучает основы различных наук. Но важно ли, кто конкретно преподает тот или иной предмет? И какова в целом роль школьного...
  3. В наше время жизнь без Интернета кажется немыслимой. Он востребован и в сфере высоких материй, и для поиска банального рецепта для ужина. Фраза “посмотри в...
  4. Школа, наверное, это самое веселое время в моей жизни. Когда я ходила в детский сад, то мечтала поскорее пойти в школу. В то время школа...
  5. В центре нашего внимания текст Владимира Галактионовича Короленко, русского писателя и общественного деятеля, описана проблема влияния учителя на своих учеников. Размышляя над этой проблемой, автор...
  6. Известный натуралист В. Песков в своих воспоминаниях повествует о детских годах и, о своем любимом учителе. Вероятнее всего, под влиянием именно этого педагога в душе...

Любую информацию можно подать по-разному, и от качества такой подачи зависит глубина восприятия подаваемого материала, какими бы качествами тот не обладал. В данном тексте Д.К. Орлов поднимает проблему восприятия литературного произведения.

Анализируя проблему, рассказчик приводит в пример свое первое впечатление от Сан Саныча, нового учителя, который стал проводником героя в мир литературы. Автор делает акцент на том, что уроки литературы обычно были скучны, однообразны и не имели никакого отношения к истинному восприятию литературы, но в один день пришел новый учитель и все поменял. Он читал очерк Горького о Л.Н. Толстом так мастерски и проникновенно, что все сидящие в классе «оторопели…от непривычности проявленного…доверия» - им дали возможность наслаждаться магией «звучащего мастерского литературного слова», и от них не требовалось ничего, даже внимания – «можно слушать, можно и отключиться». Но именно такой способ подачи литературного материала помог ребятам правильно воспринять произведение и научиться «слушать, тянуться, верить в себя».

Автор считает, что чувство сопричастности к мыслям великих писателей, искренняя любовь к литературе и умение правильно воспринимать произведения приходят благодаря истинной увлеченности чтением, благодаря атмосфере свободного погружения в мир литературы и, безусловно, благодаря мастерству чтеца.

Я полностью согласна с мнением Д.К. Орлова и тоже считаю, что для того чтобы правильно воспринимать литературное произведение, понимать основную мысль и авторский посыл, нужно полностью погрузиться в книгу, насытиться её атмосферой, иметь искреннее желание читать и понимать прочитанное.

В романе Дэниела Киза «Цветы для Элджернона» автор поднимает проблему восприятия литературного произведения. Главный герой, Чарли, долгое время был умственно отсталым – даже при большом желании герой не мог воспринимать литературные произведения, однако он имел огромное стремление и желание научиться этому. Когда герою дали шанс вылечиться, стать полноценным человеком, он через огромные усилия и боль совершенствовался и развивался, учился читать, и с каждым разом в его руки попадали книги все серьезнее и серьезнее. Перед Чарли был открыт мир с огромным множеством интересных и познавательных книг, и он с большим желанием заглатывал одну за другой, погружаясь в вечную классику и познавательную науку, меня себя и свое восприятие мира и вместе с тем развиваясь духовно, умственно и нравственно. Желание героя, его стремление и возможность полностью погрузиться в мир книг помогли ему научиться правильно воспринимать литературные произведения.

В антиутопии Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» многие герои не умели воспринимать литературу только потому, что не имели желания читать и развиваться. В мире этого произведения книги были запрещены законом: их, как предметы, несущие, якобы, угрозу населению, сжигали, и вместо них предлагали людям отдушину в виду экранов с пошловатыми телешоу. Большинство жителей это устраивало, и лишь те, кто обладал стремлением познать больше, кто вопреки закону желал узнавать что-то новое и нести это в массы, через поколения, смогли спастись из неминуемой духовной гибели и погрузиться в книги, вчитываясь в каждую строку и воспринимая всю суть, боясь упустить малейшие детали.

Таким образом, можно сделать вывод, что для правильно восприятия литературы важно желание и возможность читать и погружаться в книгу с головой, по своему искреннему желанию и стремлению; умение понимать произведение, сосредоточиться на деталях и, подобно губке, впитывать то, что хотел донести автор.

Русский язык

22 из 24

(1)Первое появление Сан Саныча запомнилось не случайно. (2)По программе на этом уроке полагалось начинать «проходить Толстого». (3)Мы и начали. (4)Но как!
(5)Не было ничего сказано ни о мировом значении нашего самого великого классика, ни о его биографии - родился-умер, что написал, что говорил о других, что говорили о нём, - ничего, что полагалось бы и потому было ожидаемо, не случилось.
(6)Уже через несколько минут новый учитель оседлал первую парту - лицом к классу, ногу на скамью, и, раскрыв томик Горького, стал неторопливо и вразумительно читать по нему очерк о Льве Толстом.
(7)Мы, что называется, оторопели. (8)Оторопели прежде всего от непривычности проявленного к нам доверия: можно слушать, можно и отключиться. (9)В классе повисла абсолютная тишина. (10)3ахватила сама увлекательность такого труда - только слушать, а не записывать, и не напрягаться для ответов, не тосковать от обязательности запоминания. (11)А ещё захватила магия звучащего мастерского литературного слова, которое в исполнении чтеца как будто разогревало воздух, погружало нас, слушающих, в гипнотическую словесную ауру.
(12)Добавлю, что весьма непростая эта литературная вязь была адресована нам без скидок на нашу возможную неготовность оценить её по достоинству. (13)Тем не менее, слушайте, тянитесь, верьте в себя - это теперь принадлежит и вам тоже!
(14)Так можно было понять, да так и хотелось понимать происходящее.
(15)В очерке Горького много таких деталей, таких живых и точных описаний, что Толстой делается буквально видимым. (16)Учитель верно рассчитал, что если захотеть заразить образом живого Толстого без лишних, как говорится, слов, то надо озвучить слова, расставленные на бумаге Максимом Горьким, исполненные тогда ещё, когда великий Лев был жив или сразу после того, как он ушёл...
(17)В центре нищей и хулиганистой Марьиной Рощи, в оторопевшем от предложенных ему гуманитарных горизонтов классе, сплошь состоящем из всегда голодных, обношенных и при этом, конечно, искрящихся тайным подростковым зовом непременно состояться ребятишек, в таком вот классе звучал удивительный текст об удивительном их соотечественнике. (18)«Видел я его однажды так, как, может быть, никто не видел: шёл к нему в Гаспру берегом моря и под имением Юсупова, на самом берегу, среди камней, заметил его маленькую, угловатую фигурку, в сером, помятом тряпье и скомканной шляпе. (19)Сидит, подперев скулы руками, - между пальцев веют серебряные волосы бороды, - и смотрит вдаль, в море, а к ногам его послушно подкатывают, ластятся зеленоватые волнишки, как бы рассказывая нечто о себе... (20)В задумчивой неподвижности старика почудилось нечто вещее, чародейское, углублённое во тьму под ним, пытливо ушедшее вершиной в голубую пустоту над землёй, как будто это он - его сосредоточенная воля - призывает и отталкивает волны, управляет движением облаков и тенями, которые словно шевелят камни, будит ил... (21)Не изобразить словом, что почувствовал я тогда; было на душе и восторженно и жутко, a потом всё слилось в счастливую мысль: "Не сирота я на земле, пока этот человек есть на ней!"
(22)Не сиротами были и мы, потому что был этот человек.
(23)Сан Саныч пронзил нас Толстым - с помощью горьковского текста...
(24)Позже нашу школу сделали "с математическим уклоном". (25)К тому времени класс Александра Александровича Титова давно с ней распрощался (26)Он и не вписался бы в неё, поскольку сложился в конце концов образцово гуманитарным. (27)И не могло быть иначе. (28)Мы становимся теми, кто нас учит.

(По Д. Орлову)

Показать текст целиком

Учитель. Какова его роль в жизни человека? Об этом заставляет задуматься в своем тексте Д.Орлов.

Проблема, рассматриваемая автором, безусловно, важна. Учитель оказывает огромное влияние на ученика. От преподавателя многое зависит: он может навсегда стать врагом и "отбить охоту" учиться, или, наоборот, привить любовь к учебе и быть товарищем, как, например, Александр Александрович Титов. Он пришел в школу, где учились дети из неблагополучных семей, а у них завоевать доверие гораздо сложнее, чем у обычных школьников. И все-таки Сан Саныч, как они по-доброму стали его называть, смог сделать так, что ребята говорили: "Не сиротами были и мы, потому что был этот человек". Он был для них не просто преподавателем, а другом, близким человеком. Чем же учителю удалось покорить детей? Ответ, по-моему, кроется в следующей фразе: "Мы...оторопели...от непривычности проявленного к нам доверия...". Доверяя, давая свободу действий, Сан Саныч сумел увлечь ребят за собой, привить любовь к своему предмету и сделать доверие взаимным. Как же хочется, чтоб каждый ученик ценил и любил своего учителя!

Автор заставляет задуматься о значимости педагога в жизни детей. По его мнению, учитель занимает не последнее место в воспитании ребенка. Д. Орлов считает, что хороший педагог становится для ребят не только преподавателем, но еще и товарищем, и даже родителем. Безусловно, такой замечательный текст никого не оставит равнодушным и направит на поиски собственного решения этой важной проблемы.

Критерии

  • 1 из 1 К1 Формулировка проблем исходного текста
  • 3 из 3 К2

На семейном совете стали решать: терять год или не терять? Год в запасе у меня был - я рано пошел в школу. Я решил не терять, предполагая как-нибудь выкрутиться. Резервы времени можно было найти, если кое от чего отказаться, например, отменить занятия скрипкой и рисованием. Я же успел уже стать типичным тбилисским мальчиком, там все на чем-нибудь играли, пели, плясали, рисовали, перевоплощались в драмкружках, жонглировали футбольными мячами, боролись и бегали на перегонки. По плотности талантов на единицу юного населения, по убеждению в престижности раннего освоения всего, что позволяет ребенку отличиться, Тбилиси, похоже, входил тогда, не знаю, как сейчас, в десятку самых передовых городов мира. Отрочество, проведенное в таком своеобразном месте, не могло не окраситься в соответствующие тона. Я был как все.

Единственное, что я себе оставил в Москве кроме школы - спорт. Легкая атлетика - это было святое. Именно в то лето, когда мы с отцом перебрались в столицу, я успел стать чемпионом Тбилиси среди мальчиков по бегу на 60 метров и в прыжках в длину. Только дурак решился бы добровольно погубить столь удачно начавшуюся карьеру. Тем более, что теперь появлялась возможность попробовать покорить Москву. Позже это удалось. И не только Москву. Но поскольку к толстоведению затронутая тема отношения не имеет, я в нее не углубляюсь. Продолжим о главном.

Однажды утром в класс вошел Пирятинский со своим гвардейским знаком на туго расправленной по груди гимнастерке, а следом легко вдвинулся невысокий мужчина в интеллигентно свободном московшвеемском костюме, с просторной залысиной над и без того просторным лбом. Элегантно сутуловатый, он уверенно положил свой портфель на учителькую кафедру, и не было в нем ни тени зажатости от новой аудитории, а, наоборот, была уверенность в полной необходимости своего здесь присутствия.

Пока Пирятинский объяснял, что это наш новый преподаватель литературы, что зовут его Александр Александрович Титов, что просит любить его и жаловать, с лица гостя не сходило выражение легкой досады: ну ладно, мол, хватит уже, оставьте, мы разберемся сами.

Первое появление Сан Саныча запомнилось не случайно. По программе на этом уроке полагалось начинать «проходить Толстого». Мы и начали. Но как!

Не было ничего сказано ни о мировом значении нашего самого великого классика, ни о его биографии - родился-умер, что написал, что говорил о других, что говорили о нем, особенно Ленин, - ничего, что полагалось бы и потому было ожидаемо, не случилось.

Уже через несколько минут новый учитель оседлал первую парту - лицом к классу, ногу на скамью, и, раскрыв томик Горького, стал неторопливо и вразумительно читать по нему очерк о Льве Толстом.

Мы, что называется, оторопели. Оторопели прежде всего от непривычности проявленного к нам доверия: можно слушать, можно и отключиться В классе повисла абсолютная тишина. Захватила сама увлекательность такого труда - слушать, только слушать, а не записывать, и не напрягаться для ответов, не тосковать от обязательности запоминания. А еще захватила магия звучащего мастерского литературного слова, которое в исполнении чтеца как будто разогревала воздух, погружала нас, слушающих, в гипнотическую словесную ауру.

Добавлю, что весьма непростая эта литературная вязь была адресована нам без скидок на нашу возможную неготовность оценить ее по достоинству. Тем не менее, слушайте, тянитесь, верьте в себя - это теперь принадлежит и вам тоже! Так можно было понять, да так и хотелось понимать происходящее.

В очерке Горького много таких деталей, таких живых и точных описаний, что Толстой делается буквально видимым. Учитель верно рассчитал, что если захотеть заразить образом живого Толстого без лишних, как говорится, слов, то надо озвучить слова, расставленные по бумаге Максимом Горьким, исполненные тогда еще, когда великий Лев был жив или сразу после того, как он ушел…

В центре нищей и хулиганистой Марьиной Рощи, в оторопевшем от предложенных ему гуманитарных горизонтов классе, сплошь состоящем из всегда голодных, обношенных, и при этом, конечно, искрящихся тайным подростковым зовом непременно состояться и не знающих, что проживут они меньше, чем сверстники в цивилизованных странах, такая у них Родина, в таком вот классе звучал удивительный текст об удивительном их соотечественнике.

«Видел я его однажды так, как, может быть, никто не видел: шел к нему в Гаспру берегом моря и под имением Юсупова, на самом берегу, среди камней, заметил его маленькую, угловатую фигурку, в сером, помятом тряпье и скомканной шляпе. Сидит, подперев скулы руками, - между пальцев веют серебряные волосы бороды, - и смотрит вдаль, в море, а к ногам его послушно подкатывают, ластятся зеленоватые волнишки, как бы рассказывая нечто о себе старому ведуну… В задумчивой неподвижности старика почудилось нечто вещее, чародейское, углубленное во тьму под ним, пытливо ушедшее вершиной в голубую пустоту над землей, как будто это он - его сосредоточенная воля - призывает и отталкивает волны, управляет движением облаков и тенями, которые словно шевелят камни, будят их… Не изобразить словом, что почувствовал я тогда; было на душе и восторженно и жутко, а потом все слилось в счастливую мысль:

«Не сирота я на земле, пока этот человек есть на ней!»

Не сиротами были и мы, потому что был этот человек.

Сан Саныч пронзил нас Толстым - с помощью горьковского текста. А во мне была и готовность пронзиться, еще раньше подготовленная толстовскими текстами.

Каким образом Пирятинский раздобыл для своей школы такого педагога, как Титов, остается загадкой. А теперь и не спросишь…

Может быть, они вместе воевали … Александр Александрович, которого мы сразу упростили называть до Сан Саныча, был контужен под Сталинградом. С тех пор плохо слышал. Глухота у него получилась странная: в определенном регистре она вообще не давала о себе знать, но если собеседник форсировал голос, она сразу себя сказывала. Тогда он просил: «Говорите тише».

Было известно, что у него есть основная, помимо школы, работа: редактора в «Детгизе». Но, видимо, педагогика влекла. И он взял себе один класс, чтобы провести в нем литературу от восьмого до десятого. Я оказался именно в этом классе. Судьба!

Для знакомства Сан Саныч дал нам домашнее задание: описать самое памятное впечатление минувшего лета.

То лето я провел на море, на Черном, в Кобулети под Батумом. Кто о чем, а я решил рассказать о море.

О лаврах Айвазовского в прозе мечтать, конечно, не приходилось, но, как выяснилось, в четырнадцать лет вообще все трудности предусмотреть сложно. Банальностей типа «море было большое», а тем более «море смеялось», мне удалось избежать, но все-таки за сочинение я получил от Сан Саныча полновесный кол, то есть единицу, то есть - хуже некуда. Была и разборчивая резолюция красным: «Сочинение интересно попыткой описать море. Очень много ошибок».

Выше я говорил о своих сложных отношениях с русским синтаксисом - точнее об отсутствии этих отношений. Воспроизводя на бумаге впечатления от морских красот я умудрялся обходиться без запятых. Некоторые, правда, стояли, но не на тех местах, где бы им следовало стоять.

Лучше всех тогда написал Коля Борох. Его сочинение Сан Саныч даже зачитал вслух. Сейчас Николай - известный в стране экономист, профессор в Высшей экономической школе. А тихий Сережа Дрофенко вообще о своих летних впечатлениях рассказал стихами. Потом он тоже стал известен - возглавлял отдел поэзии в журнале «Юность». А умер нелепо. За обедом в Доме литераторов крошка «не в то горло» попала. Он постеснялся об этом сказать, закрыл лицо руками и рухнул. За столиком с ним сидели Гриша Горин, Аркадий Арканов и Василий Аксенов, все - врачи по основному образованию.

Позже 607-ю школу Пирятинского сделали «с математическим уклоном». К тому времени класс Титова давно с ней распрощался. Он и не вписался бы в нее, поскольку сложился в конце концов образцово гуманитарным. И не могло быть иначе. Мы становимся теми, кто нас учит.

Сочинение по тексту:

Даль Константинович Орлов (род. 1935) - киносценарист, заслуженный деятель искусств РСФСР. В своей статье описывает проблему восприятия литературного произведения. Эта тема очень актуальна в наши дни, так как сейчас существует на свете много людей, которые увлекаются разными видами искусства. Основным является знание и восприятие литературы.

Даль Константинович пишет, «Непростая эта литературная вязь была адресована нам без скидок на нашу, возможную неготовность оценить ее по достоинству». Орлов восхищается, «Не сирота я на земле, пока этот человек есть на ней»! Киносценарист повествует, «А еще захватила магия звучащего мастерского литературного слова, которое в исполнении чтеца как будто разогревало воздух, погружало нас, слушающих, в гипнотическую словесную ауру».

Автор считает, что истинная увлеченность чтением, владение актерским даром, даром чтеца, атмосфера свободного погружения в мир литературы помогают человеку пережить чувство сопричастности мыслям великих писателей.

Я согласна с заслуженным деятелем искусства РСФСР. Действительно, искусство в нашей жизни играет большую роль.

Во-первых, давайте вспомним произведение А.П. Чехова «Попрыгунья». Доходов титулярного советника и врача Осипа Ивановича Дымова, служащего в двух больницах одновременно ординатором и прозектором, едва хватает на покрытие расходов жены - Ольги Ивановны, помешанной на талантах и знаменитостях в художественной и артистической среде, которых она ежедневно принимает в доме. На их фоне Дымов кажется Ольге Ивановне скучным и заурядным. Только после внезапной смерти мужа, заразившегося дифтеритом от больного мальчика, Ольга Ивановна осознаёт, что истинной причиной его гибели была она, вынуждавшая его заниматься частной практикой и обеспечивать ей праздную жизнь. Она понимает, что в погоне за “великими” личностями прозевала подлинный талант.

Во-вторых, у каждого из нас есть такой знакомый, который просто обожает литературу и не представляет себя без нее. Такие люди способны развить в себе литературные таланты. Они с помощью великих писателей понимают всю сущность поэзии.

Таким образом, я хочу сделать вывод. Литература помогает во многом нам. С помощью книг мы можем набраться интересных вещей, и знать, что эта будет правильная ситуация.

Текст Даля Константиновича Орлова:

(1)Первое появление Сан Саныча запомнилось не случайно. (2)По программе на этом уроке полагалось начинать «проходить Толстого». (3)Мы и начали. (4)Но как!
(5)Не было ничего сказано ни о мировом значении нашего самого великого классика, ни о его биографии — родился-умер, что написал, что говорил о других, что говорили о нём, — ничего, что полагалось бы и потому было ожидаемо, не случилось.
(6)Уже через несколько минут новый учитель оседлал первую парту — лицом к классу, ногу на скамью, и, раскрыв томик Горького, стал неторопливо и вразумительно читать по нему очерк о Льве Толстом.
(7)Мы, что называется, оторопели. (8)Оторопели прежде всего от непривычности проявленного к нам доверия: можно слушать, можно и отключиться. (9)В классе повисла абсолютная тишина. (10)3ахватила сама увлекательность такого труда — только слушать, а не записывать, и не напрягаться для ответов, не тосковать от обязательности запоминания. (11)А ещё захватила магия звучащего мастерского литературного слова, которое в исполнении чтеца как будто разогревало воздух, погружало нас, слушающих, в гипнотическую словесную ауру.
(12)Добавлю, что весьма непростая эта литературная вязь была адресована нам без скидок на нашу возможную неготовность оценить её по достоинству. (13)Тем не менее, слушайте, тянитесь, верьте в себя — это теперь принадлежит и вам тоже!
(14)Так можно было понять, да так и хотелось понимать происходящее.
(15)В очерке Горького много таких деталей, таких живых и точных описаний, что Толстой делается буквально видимым. (16)Учитель верно рассчитал, что если захотеть заразить образом живого Толстого без лишних, как говорится, слов, то надо озвучить слова, расставленные на бумаге Максимом Горьким, исполненные тогда ещё, когда великий Лев был жив или сразу после того, как он ушёл...
(17)В центре нищей и хулиганистой Марьиной Рощи, в оторопевшем от предложенных ему гуманитарных горизонтов классе, сплошь состоящем из всегда голодных, обношенных и при этом, конечно, искрящихся тайным подростковым зовом непременно состояться ребятишек, в таком вот классе звучал удивительный текст об удивительном их соотечественнике. (18)«Видел я его однажды так, как, может быть, никто не видел: шёл к нему в Гаспру берегом моря и под имением Юсупова, на самом берегу, среди камней, заметил его маленькую, угловатую фигурку, в сером, помятом тряпье и скомканной шляпе. (19)Сидит, подперев скулы руками, — между пальцев веют серебряные волосы бороды, — и смотрит вдаль, в море, а к ногам его послушно подкатывают, ластятся зеленоватые волнишки, как бы рассказывая нечто о себе... (20)В задумчивой неподвижности старика почудилось нечто вещее, чародейское, углублённое во тьму под ним, пытливо ушедшее вершиной в голубую пустоту над землёй, как будто это он — его сосредоточенная воля — призывает и отталкивает волны, управляет движением облаков и тенями, которые словно шевелят камни, будит ил... (21)Не изобразить словом, что почувствовал я тогда; было на душе и восторженно и жутко, a потом всё слилось в счастливую мысль: "Не сирота я на земле, пока этот человек есть на ней!"
(22)Не сиротами были и мы, потому что был этот человек.
(23)Сан Саныч пронзил нас Толстым — с помощью горьковского текста...
(24)Позже нашу школу сделали "с математическим уклоном". (25)К тому времени класс Александра Александровича Титова давно с ней распрощался (26)Он и не вписался бы в неё, поскольку сложился в конце концов образцово гуманитарным. (27)И не могло быть иначе. (28)Мы становимся теми, кто нас учит.

(По Д. Орлову)