В основу сюжета «Ревизора» взят довольно распространенный в литературе мотив ошибочного принятия маленького чиновника за важное лицо. Однако не в сюжете главное.
Новаторство Гоголя заключается в том, что он ввел в свою комедию целый ряд таких элементов, которые и делают ее высокой социальной комедией, которые заостряют внимание зрителя на том, что ситуации и несуразности, показанные в комедии, не случайны, они являются закономерным явлением современной жизни.
Хлестаков отнюдь не является сознательным плутом, задумавшим провести провинциальных «ослов», он не собирался объявлять себя самозванцем, а оказался им случайно. Более того, все дальнейшее его вранье и хвастовство о его петербургской жизни также обусловлено обстоятельствами: чиновники настойчиво побуждают его к несусветной лжи, ждут, что он еще и еще прибавит о себе что-нибудь необычайное. И Хлестаков экспромтом врет.
Хлестаков отнюдь не отличается хитростью и умом. Он, по авторской характеристике, «несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове». Это особенно важно для понимания идейного смысла комедии. Если бы Хлестаков был умным, хитрым человеком, то можно было бы легко предположить, что в силу особенностей характера и нечестных побуждений он решил воспользоваться случаем в интересах личной выгоды, и следовательно самый подобный факт казался бы исключительным, нетипичным и терял бы свою обличительную силу.
«Типичная путаница самой социальной действительности, — пишет В. Гиппиус,- сменилась бы ее искусственным запутыванием в результате индивидуальной злой воли». В «Преуведомлении» для актеров Гоголь подчер- кивал, что «сила всеобщего страха» создает из такого ничтожества, как Хлестаков, «значительное лицо».
В изображении образов-персонажей и в построении фабулы Гоголь избежал общепринятых шаблонов — исключительных событий, преступлений и т. п.
П.А. Вяземский отметил, что комедия «не утверждена на каком-либо отвратительном и преступном действии», в ней нет «утеснения невинности в пользу сильного порока, нет продажи правосудия».
В «Ревизоре» нет ни одного положительного героя, хотя, как правильно заметил Вяземский, у Гоголя нет и «гнусных героев». Гоголь не делает своих отрицательных героев исключительными злодеями. И самые их пороки воспринимаются как естественное явление порочной в целом общественной системы. «Грешки», которые водятся за всеми
чиновниками, выведенными в комедии, — отнюдь не связаны с индивидуальными психологическими качествами их характеров. «Не любишь пропускать того, что плывет в руки», — говорит городничий. Весьма характерны в этом отношении следующие эпизоды со взятками.
Хлестаков становится взяточником, как и ревизором, в силу стечения обстоятельств, при этом взятки его отнюдь не связаны с каким-либо притеснением, они вначале даже облекаются в невинную форму — «одолжение взаимообразно», вежливо предложенное городничим (11 акт).
Затем уже Хлестаков вошел в роль, и «одолжение взаимообразно» превращается в наглое вымогательство (IV акт). При этом последнее не обижает «страдательных лиц», ибо мыслится «в порядке вещей». Выведи Гоголь в комедии положительных героев, противопоставленных взяточникам и жуликам, разоблачающих их, и комедия потеряла бы свой глубокий обобщающий социальный смысл, а обличительный пафос ее превратился бы в нравственно-назидательную сентенцию, сводящуюся к тому, что нехорошо-де брать взятки, притеснять народ и т. д.
Гоголь сумел избежать этого, отказавшись от положительного типажа, что еще более усилило остроту его сатиры, заостряя внимание зрителя на «всем дурном в России». Сам Гоголь разъяснял впоследствии, что единственный положительный герой его комедии — «это смех, беспощадный и злой, он производит суд над действующими лицами».
Сплоченному лагерю чиновников противопоставлено «гражданство», выведенное в комедии лишь эпизодически. К этим страдающим от произвола беззащитным людям Гоголь питает несомненно симпатии. О них мы знаем как о страдательном объекте произвола и лихоимств Сквозников-Дмухановских, Ляпкиных- Тяпкиных, Держиморд и прочих представителей государственной власти.
Это унтер-офицерская вдова, высеченная по приказу городничего без всякой причины, ибо порядки таковы, что Держиморда «всем ставит фонари — правому и виноватому»; это слесарша, мужа которой городничий «забрил в солдаты» только потому, что не получил от него взятки; это, наконец, все те, которые пришли к Хлестакову просить защиты от произвола городничего и чиновников, голос которых слышен за сценой и «в окно высовываются руки, с просьбами», а также в перспективе показываются в дверях вслед за какой-то фигурой «во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною щекою» сами просители.
Выведенные в комедии купцы, несмотря на то, что также терпят от лихоимств городничего, не относятся к тем, которым сочувствует писатель. Они выведены в явно ироническом плане. Гоголь прекрасно понимал, что в их руках деньги, которые способны укротить любую ярость «держиморд», что купцы сами наживаются за счет простых обывателей.
Герои комедии Гоголя — законченные характеры, живые люди, а не маски. При этом они по казаны в аспекте народного восприятия их действий и поступков. Поэтому не было надобности писателю читать нотации о вреде взяток или о непозволительности рукоприкладства, практикуемого Держимордами, это ясно и без нравоучительных сентенций. Писатель всем содержанием комедии выражает свое возмущение по отношению ко всем формам деспотизма, бюрократизма, взяточничества, казнокрадства и т. д.
Гоголь ставил своей задачей «рубить зло в корне, а не в ветвях». Поэтому и комедия воспринимается не как критика служебных злоупотреблений или пороков отдельных людей, а как сатирическое обличение всей общественной системы, ее «болезни» в целом.
Новаторство Гоголя как драматурга
В ответ на замечание Аксакова, что современная русская жизнь не дает материала для комедии, Гоголь сказал, что это неправда, что комизм кроется везде, что, живя посреди него, мы его не видим; но что “если художник перенесет его в искусство, на сцену, то мы сами над собой будем валяться со смеху”. Похоже, что в этой фразе и заключается общий смысл новаторства Гоголя в драматургии: основной задачей становится перенос комизма повседневной жизни на сцену. Как сказал в одной из своих статей Григорьев, “очевидно то, что новая руда открыта великим поэтом, руда анализа повседневной обычной действительности*. Такой выбор предмета творчества диктовал и художественные средства. Пьесы Гоголя - это комедии, но комедии, противопоставленные классическим произведениям этого жанра, во-первых, по сюжету (в сравнении с высокой комедией), а во-вторых, типы, выведенные в комедиях Гоголя, противопоставлены типам пьес того времени. Вместо хитроумных любовников, несговорчивых родителей на сцене появились живые, повседневные национальные характеры. Убийства, яд Гоголь изгоняет: в его пьесах сумасшествие, гибель становятся следствием сплетен, интриг, подслушивании. Гоголь переосмысливает принцип “единства действия” как единства замысла и исполнения его главным героем. В пьесах Гоголя не герой управляет сюжетом, а сюжет, развивающийся по логике азартной игры, несет героя. Цели героя противостоит конечный результат, приближение к цели оказывается удалением от нее “на огромное расстояние” (“Владимир третьей степени”).
Гоголь создает необычную для пьесы ситуацию: вместо одной личной или домашней интриги изображается жизнь целого города, что значительно расширяет социальный масштаб пьесы и позволяет осуществить цель написания пьесы: “собрать в одну кучу все дурное в России”. Город предельно иерархичен, внутри него сосредоточено развитие всей комедии. Гоголь создает новаторскую ситуацию, когда раздираемый внутренними противоречиями город становится способным к цельной жизни, благодаря общему кризису, общему чувству страха перед высшими силами. Гоголь охватывает все стороны общественной жизни управления, но без “административных подробностей”, в “общечеловеческом облике”. В “Театральном разъезде” сказано: “человеческое сыщется везде”. В его комедии при широкой системе должностных лиц выведен большой диапазон духовных свойств: от добродушной наивности почтмейстера до каверзничества Земляники. Каждый персонаж становится своего рода символом. Но определенное психологическое свойство соотносится с персонажем не как его главная черта, а скорее как диапазон определенных душевных движений (почтмейстер, как говорит сам Гоголь, “лишь простодушный до наивности человек”, но с не менее простодушным ехидством он при чтении письма Хлестакова трижды повторяет: “Городничий глуп, как сивый мерин”). Все чувства героев переводятся из искусственного в сферу их реального проявления, но при всем при этом человеческая жизнь берется писателем во всей ее глубине. И когда Бобчинский говорит Хлестакову: “Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский”. Гоголь показывает в этой просьбе стремление “означить свое существование в мире”, самое высокое мгновение его жизни.
В своей пьесе Гоголь старается ограничить комические эффекты. “Ревизор” - это комедия характеров. Мы смеемся, по словам Гоголя, не над “кривым носом” персонажей, а “над кривою душою”. Комическое в пьесе подчинено обрисовке типов, возникает из проявления их психологических и социальных свойств.
В “Театральном разъезде” Гоголь пишет: “Да, если принимать завязку в том смысле, как ее обыкновенно принимают, так ее точно нет. Но, кажется, уже пора перестать опираться на эту вечную завязку. Теперь сильней завязывает драму стремление достать выгодное место, “блеснуть и затмить, во что бы то ни стало, другого, отметить за пренебрежение, за насмешку. Не более ли теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь? ” Итак, Гоголь отказывается от традиционного построения пьесы. Немирович-Данченко довольно четко выразил новые принципы построения пьесы: “Самые замечательные мастера театра не могли завязать пьесу иначе, как в нескольких первых сценах. В “Ревизоре” же одна фраза: “Я пригласил вас, господа, для того, чтобы сообщить пренеприятное известие: к нам едет ревизор”, - и пьеса уже начата. Аналогична и развязка. Гоголь находит сценическое движение в неожиданностях, которые проявляются в самих характерах, в многогранности человеческой души, как бы примитивна она ни была. Внешние события пьесу не движут. Сразу задается общая мысль, идея: страх, который и является основой действия. Это позволяет Гоголю резко изменить в конце пьесы жанр: с раскрытием обмана Хлестакова комедия переходит в трагедию”.
Если в 1832 году Гоголь пишет Погодину: “Драма живет только на сцене. Без нее она как душа без тела”, то в 1842 году Гоголь предпосылает своей пьесе эпиграф “Неча на зеркало пенять, коли рожа крива”, явно рассчитанный на читателя, что дало критикам повод говорить об общей несценичности комедии. И, хотя комедия действительно очень тяжела для сценического воплощения, и сам Гоголь писал о неудовлетворенности ее постановками, комедия все-таки была рассчитана именно на зрителя. Принцип “четвертой стены” соблюдается, и кроме: “Чему смеетесь? Над собой смеетесь!” в зал реплик нет. Но Гоголь впервые в русской комедии рисует не отдельный островок порока, в который вот-вот может нахлынуть добродетель, а часть единого целого. У него фактически нет обличении, как в комедии классицизма, критическое начало пьесы в том, что его модель города можно расширить до общероссийского масштаба. Широкое жизненное значение ситуации “Ревизора” в том, что она могла возникнуть почти везде. В этом - жизненность пьесы.
Новизна «Ревизора» заключалась, в частности, в том, что Гоголь перестроил тип сценической интриги: теперь она приводилась в движение не любовным импульсом, как в традиционной комедии, но административным, а именно: прибытием в город мнимо высокой особы – ревизора. «Не нужно только позабывать того, в голове всех сидит ревизор. Все заняты ревизором. Около ревизора кружатся страхи и надежды всех действующих лиц», – писал он в «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора» (1836). Впоследствии такой зачин поразил режиссера Немирович‑Данченко: «одна первая фраза … И пьеса уже начата. Дана фабула и дан ее главнейший импульс – страх».
Причем, как это часто бывает, новое оказалось хорошо забытым старым. Сам Гоголь в «Театральном разъезде после представления новой комедии» (пьесе малой формы, начатой в 1836 г. как отклик на премьеру «Ревизора») объяснял: «В самом начале комедия была общественным, народным созданием. По крайней мере, такою показал ее сам отец ее, Аристофан. После уже она вошла в узкое ущелье частной завязки, внесла любовный ход, одну и ту же непременную завязку».
Подобную эволюцию комедии рисовали еще и Август Шлегель в «Лекциях о драматическом искусстве и литературе» (18091811) и Фридрих Шлегель в «Истории древней и новой литературы». Также и в «Лекциях профессора Погодина по Герену» (ч. 2, 1836), которыми живо интересовался Гоголь, фигурировало определение древнеаттической комедии как политической. Впоследствии об аналогии между аристофановской комедией и «Ревизором» подробно писал и Вячеслав Иванов, сравнивая безымянный городок городничего с комедийным Городом Аристофана (статья, написанная под влияниям римских бесед с Вс. Мейерхольдом, напоминала знаменитую мейерхольдовскую постановку «Ревизора», где за счет снятия кулис и загородок, что позволяло увидеть все происходящее на заднем плане, происходило мистическое удвоение драмы). Впрочем, в своей комедии Гоголь не вовсе отказался от любовной интриги: в том же «Театральном разъезде», в котором он попытался осмыслить опыт «Ревизора», любовная завязка высмеивалась не вообще, но потому только, что она пользуется избитыми, надуманными приемами.
Ломая традицию, Гоголь отказался и от привычной иерархии главных и второстепенных персонажей. Напротив, в его пьесе во всех перипетиях действия находился не один, не несколько персонажей, но весь их сонм. Сюда же добавлялись еще и персонажи внесценические, заполнявшие все мыслимое пространство города (вспомним, например, сцену из четвертого акта, когда в открывшуюся дверь «выставляется» «фигура во фризовой шинели», что перебивается вмешательством Осипа: «Пошел, пошел! чего лезешь?»). Сам Гоголь назвал это «общей» завязкой, противопоставляя ее «частной завязке», построенной на любовной интриге. «Нет, комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. (…) Тут всякий герой; течение и ход пиесы производит потрясение всей машины: ни одно колесо не должно оставаться как ржавое и не вводящее в дело».
О необходимости завязки, выходящей за рамки личной судьбы, постановке всех без исключения персонажей перед лицом общезначимого, рокового для них события, Гоголь писал уже в своей рецензии на картину К. Брюллова, которую Ю. В. Манн предлагает рассматривать как еще один источник драматургической коллизии «Ревизора» и своеобразный краткий конспект структурных принципов пьесы. Пластика окаменения как наглядное выражение общего потрясения дополнительно объединяла эстетические принципы брюлловской картины и гоголевской комедии.
Переосмыслялась в комедии и сама ситуация ревизора, и связанная с ней коллизия qui pro quo. Вместо значительно более традиционных типов: сознательного обманщика‑авантюриста или же случайного лица, по недоразумению попавшего в ложное положение, но не извлекающего из этого выгод, – Гоголь выбирает тип «ненадувающего лжеца», неспособного ни к каким обдуманным действиям, и вместе с тем с успехом выполняющего подсказанную ему обстоятельствами роль. Психологическая и одновременно драматургическая коллизия Хлестакова заключается в том, что он – хвастун и лжец, чьи действия не подчинены какому‑либо корыстному или обдуманному плану, но зато подчиняются силе обстоятельств. Ложь его становится тем самым не страстью и не ремесленным занятием, она всего лишь простодушна и непрофессиональна. Сам Гоголь в 1836 г. в «Отрывке из письма, писанного Автором вскоре после первого представления «Ревизора» одному литератору» разъяснял, что его герой – не лгун по ремеслу, т. е. вовсе не стремится надуть, но видя, что его слушают, говорит развязнее, от души. Ложь Хлестакова вскрывает его подлинную природу: он говорит совершенно откровенно и, привирая, высказывает именно в ней себя таким, как есть. Эту ложь Гоголь называет «почти род вдохновения», «редко кто им не будет хоть раз в жизни».
Именно этим объясняется и успех Хлестакова в городе N (профессиональный мошенник был бы изобличен гораздо быстрее), и вместе с тем странный эффект пьесы, когда внешне совершенно водевильная ситуация неожиданно обретает бытийный подтекст. Герой, который по более традиционной логике должен был бы управлять событиями, подчинен им у Гоголя так же, как и другие персонажи, которые теперь уравниваются в отношении незнания реального хода вещей. Самый большой мошенник в городе (Городничий) терпит поражение не от еще более искусного противника, но от человека, который не прилагал к тому никаких сознательных усилий.
Видоизменяется и амплуа слуги. Гоголевский Осип уже не выступает как помощник в любовных проделках господина, как это было, например, у Мольера. Еще менее он воплощение здравого смысла, комментирующего поступки хозяина с точки зрения неиспорченного сознания, как это было в комедиях Екатерины. Он – дополнение характера господина и одновременно его кривое зеркало: тот же гедонизм, та же доморощенная эстетика комфорта. Так, «галантерейное» обхождение» Осипа – есть не что иное, как низовой вариант знаменитой способности Хлестакова к бесконечному опошлению всего и всех. Как писал Д. Мережковский, «величайшие мысли человечества, попадая в голову Хлестакова, становятся вдруг легче пуха». Одна из главных мыслей XVII и XVIII вв., мысль Монтеня, Гоббса, Жан‑Жака Руссо о «естественном состоянии», о «возврате человека в природу» превращается в призыв к городничихе удалиться «под сень струй», эпикурейское вольнодумство «сокращается у Хлестакова в изречение новой положительной мудрости: «Ведь на то и живешь, чтобы срывать цветы удовольствия»». Но некоторые традиционные ходы (слуга‑помощник) все же комедийно переосмысляются Гоголем: не отсюда ли и привычка Осипа «самому себе читать нравоучения для своего барина».
Подобное устранение фигуры резонера и резонерства как такового имело у Гоголя и другой эффект: преодолевалось традиционное деление персонажей на порочных и добродетельных. Впрочем, как реликт екатерининского типа комедии можно рассматривать финальную реплику Городничего «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!..» (ср. в пьесе Екатерины II «О время» сентенцию служанки Мавры: «Всех осуждаем, всех ценим, всех пересмехаем и злословим, а того не видим, что и смеха и осуждения сами достойны».
При работе над «Ревизором» Гоголь сознательно сокращал проявления грубого комизма (такие как, например, потасовки, удары, которые изначально присутствовали в тексте, из окончательной редакции пьесы были удалены). Из фарсовых сцен в пьесе осталась лишь одна: сцена падения Бобчинского у двери (вообще же само имя Бобчинский, в сочетании с Добчинским восходит к фольклорному архетипу: Фома и Ерема). Сцены подслушивания, которые обычно бывают источником комедийных коллизий, также подвергаются переосмыслению. Так, когда Бобчинский подслушивает разговор Городничего с Хлестаковым, это не ведет к раскрытию тайны (он слышит лишь то, что и так стало бы ему известно). Трансформация и редуцирование комических приемов перемещает комическое начало в сферу психологического взаимодействия персонажей. «Гоголь находит сценическое движение в неожиданностях, которые проявляются в самих характерах, в многогранности человеческой души, как бы примитивна она ни была».
Парадоксальным образом при всем своем новаторстве Гоголь довольно четко соблюдал каноны классицистической драматургии. Сюда относятся и говорящие имена, свойственные комедии классицизма, прямо указующие на порок: Держиморда («ударит так, что только держись», Ляпкин‑Тяпкин (дела, идущие в суде тяп‑ляп), Хлестаков («легкость в мыслях необыкновенная») и т. д.
Идя в разрез с романтической эстетикой, боровшейся за низвержение оков трех единств (требование, предельно жестко сформулированное В. Гюго в «Предисловии» к «Кромвелю», – позиция, которой не чужд был и Пушкин), Гоголь скрупулезно придерживается всех единств. Пожалуй, единственное слабое отступление мы наблюдаем лишь в одной позиции: вместо одного места действия в комедии фигурируют два – комната в гостинице и комната в доме городничего. Что касается единства времени, то здесь Гоголь четко придерживается классицистического закона, хотя и в ослабленном варианте: традиционно возможно было более строгое соблюдение единства – не более 24 часов, что, в частности, предписывалось «Поэтическим искусством» Буало; менее строгий вариант предполагал не более 36 часов, т. е. полутора суток. Если при этом вспомнить, что четвертый и пятый акт «Ревизора» представляют собой событий последующего дня, то становится понятно, что действие комедии умещается в полутора суток. Что касается единства действия, то очевидно, что соблюдено и оно. Более того, как уже говорилось, именно на единстве действия, понятого как единство ситуации, и держится вся комедия.
Композиционно пьеса также была очень тщательно выстроена. Всего она состояла из пяти актов. Кульминация наступала ровно посредине: в 6‑м явлении 3‑го действия, состоящего из 11 явлений. Участники коллизии симметрично вводились в действие: в первом действии Сквозник‑Дмухановский беседовал с каждым из горожан, в четвертом действии чиновники поочередно наносили визиты Хлестакову. В пятом действии следовало новое представление всех действующих лиц, но теперь уже косвенное, через призму восприятия Хлестакова, пишущего письмо Тряпичкину. Излишне говорить, насколько симметрично была выстроена Гоголем и завершающая немая сцена с городничим «посередине в виде столпа…». Как писал Андрей Белый, «фабула снята, фабула – круг… Последнее явление возвращает к первому; и там и здесь – страх: середина же – вздутый морок».
При этом развязка, наступавшая в пятом действии, естественно знаменуя финал, выполняла вместе с тем роль новой кульминации, что выражалось немой сценой, близкой по жанру популярным в конце XVIII – начале XIX в. «живым картинам», введенным в театральный и светский обиход Ж. Л. Давидом и Ж. Б. Изабэ. Впрочем, как раз здесь Гоголь и отступал от законов правдоподобия: сцена, согласно указаниям автора, должна была длиться от полутора до двух‑трех минут и заключала в себе множественность смыслов, вплоть до эсхатологического значения высшего, Божественного суда. Важнейшей ее чертой было всеобщее окаменение персонажей.
Для меня, как и для многих школьников, творчество Н. В. Гоголя является таинственным и, как следствие, непонятным объектом для изучения. То ли отсутствие любовной линии в сюжете большинства произведений, то ли исключительное количество отрицательных героев с их омертвелыми душами однозначно отпугивает. Чтение произведений Гоголя становится неосознанным и рутинным делом, а богатство его языка и своеобразие стиля остаются на пыльных страницах библиотечных книг. «Молодое поколение совсем не желает считаться с классиками литературы, зевает от скуки за чтением великих романов» — скажут с укором родители и учителя, но правы ли они? Гоголя не понимали и в современном ему обществе. Произведения его были полны новаторства и поражали критиков открытой сатирой на существующую Россию. Сюжетно — композиционное построение его драматургических произведений отличалось четким соблюдением канонов: единства времени, места и действия, но в тоже время абсолютной несхожестью с работами других классицистов. Одна из таких работ — комедия «Ревизор».
Оригинальность автора состояла уже в том, что экспозиция в комедии следует после завязки. Завязкой пьесы является первая фраза Городничего: «К нам едет ревизор». И только после этого мы окунаемся в атмосферу жизни уездного города, узнаем, какие там заведены порядки, чем занимаются местные чиновники. Во всех уголках начинается суетливое мельтешение в ожидании таинственного ревизора. Ситуация, разворачивающаяся на страницах комедии, больше похожа на злой карикатурный анекдот, чем на реальную жизнь. И всё же, наряду с гиперболизированной глупостью чиновников и невероятным везением Хлестакова автор затрагивает злободневные проблемы России того (и не только) времени, обличает ограниченных корыстных дельцов и жалких политических мздоимцев, на которых современники закрывали глаза. Но самое значительное новаторство Гоголя состояло в том, что он обогатил шаблонную классицистическую форму сатирическим содержанием. Он доказал, что комедия может быть не только пьесой «низкого штиля», но и глубоким произведением с важным социальным подтекстом, коим, безусловно, является «Ревизор». Его важное историческое значение уместилось в узкую комическую форму, и благодаря, казалось бы, несерьезному, смешному чтиву мы можем узнать о том, как обстояли дела в царской России. Кроме проблем, характерных только для своей эпохи, автор изобразил так называемые вечные проблемы, которые злободневны и по сей день. Из-за этого свойства пьеса вызывает горькую усмешку.
Помимо новых подходов и композиционных решений Гоголь активно занимался словотворчеством. Его неологизмы типа «подснастить речь», «взбутетенить» или «бочковатость ребр» восхищали даже коллег по писательскому цеху. В частности, эти примеры взяты из статьи Ивана Сергеевича Тургенева, где он писал: “Язык его (Гоголя) до безумия неправильный, приводит меня в восторг: живое тело”. Давайте еще раз заглянем в нашу копилку и извлечем из нее те “замашистые” слова, которые собрали в ходе чтения. Можно привести такие варианты: забранки загинаешь, пришпандорь, скалдырник, повеликатней, корячиться, как корамора, такая потьма, неавантажная, побратима с медом, незачем бабиться, во всю пропалую, субдительный суперфлю, всё из обезьянства и т. д. Слова эти являются яркими авторскими неологизмами и относятся к разговорной просторечной лексике. Объектом описания в поэме является пошлость жизни, словарный состав произведения, казалось бы, служит этой основной идее – раскрыть механизмы всего низменного». Немногие авторы обладали смелостью применить такие выражения и талантом, чтобы так играть ими. Текст с их помощью становится действительно уникальным памятником народной языка 19 столетия и подлинно народной культуры того периода.
Финал произведения остается открытым, кольцевая композиция возвращает нас к завязке произведения. «Немая сцена» у Гоголя обрела различные интерпретации критиков. Одно из ее толкований: прибыл, наконец, настоящий ревизор и город ждет справедливое наказание. Другая версия: прибывший чиновник ассоциируется с небесной карой, которой страшатся все действующие лица комедии. Я думаю, » немой сценой» Гоголь хотел обратиться к зрителям и читателям: он утверждал, что праздной жизни, взяточничеству и лжи рано или поздно придет конец.
Таким образом, Н.В. Гоголь выступает новатором в развитии драматургических приемов, в обрисовке конфликта. В своей комедии он практически полностью отказался от любовной интриги. Любовный треугольник Марья Антоновна – Хлестаков – Анна Андреевна демонстративно пародиен. У Гоголя нет в пьесе положительных героев. По замечанию самого автора, единственным положительным персонажем комедии является смех.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Этот видеоурок посвящён обсуждению темы «Новаторство Гоголя - драматурга (по комедии «Ревизор»)». Вы сможете узнать множество интересных деталей об истории создания и переиздания этой пьесы. Вместе с преподавателем вы сможете очень подробно и тонко проанализировать, в чём проявилось в «Ревизоре» новаторство Гоголя - драматурга.
Первая печатная редакция вышла в 1836 году (рис. 2).
Рис. 2. Печатная редакция «Ревизора» ()
В апреле 1836 года состоялась премьера спектакля в Александринском театре (рис. 3), а в мае - в Малом театре в Москве.
Рис. 3. Александринский театр ()
Второе издание выходит в 1841 году, а окончательная редакция - в 1842 году. Гоголь менял реплики, перерабатывал, объяснял, комментировал и вставил замечательную фразу городничего:
«Найдётся щелкопёр, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши».
Замечательный поэт и критик Аполлон Александрович Григорьев (рис. 4) по поводу сюжета «Ревизора» высказался:
«Это миражная интрига».
Рис. 4. А.А. Григорьев ()
И вот эта «миражная интрига» неоднократно появляется в творчестве Гоголя. Например, в пьесе «Женитьба», где Подколесин и хочет, и не хочет жениться, он в последний момент выпрыгивает из окна перед самым венчанием, испугавшись брака.
«Ревизор» - это пьеса о том, как в уездный город приезжает ревизор. В конце концов выясняется, что он вовсе не ревизор. Это не ревизор, это пустышка, которого приняли за ревизора.
В «Мёртвых душах» (рис. 5) Чичиков ездит покупать крестьян. Выясняется, что он не крестьян покупает, а списки с умершими крестьянами.
Рис. 5. «Мёртвые души» ()
Это и есть мираж, какой-то призрак, какой-то фантом, нечто ненастоящее.
А ведь у предшественников Гоголя сама по себе ситуация мнимого ревизора многократно встречалась. Об этом лучше всего сказано у Юрия Манна. Вот один из примеров, который упоминает он. Был такой писатель Квитка-Основьяненко (рис. 6), который в 1827 году написал пьесу «Приезжий из столицы, или суматоха в уездном городе». Пьеса эта будет напечатана в 1842 году, после «Ревизора». Но, как считают некоторые, Гоголь мог знать её по рукописи.
Рис. 6. Г. Ф. Квитка-Основьяненко ()
В пьесе в уездный город приезжает эдакий персонаж, «столичная штучка» , который начинает себя выдавать за ревизора. Легко представить, как всё это дальше происходит. Но своеобразие гоголевской пьесы в том, что Хлестаков себя за ревизора не выдаёт. Возникает вопрос: почему же они обманулись, почему они приняли Хлестакова за ревизора?
Ответ на этот вопрос может быть не один. Белинский говорит, что всё дело в больной совести городничего. Очень подробно и очень тонко разбирает это Юрий Владимирович Манн (рис. 7).
Он говорит, что в этом абсурдном мире всё абсурдно. После письма Чмыхова все чиновники уже ожидают ревизора. Но почему Хлестаков? Вы, наверно, помните, что прибегают Бобчинский и Добчинский (рис. 8) и говорят:
«Как же! Конечно, он! Денег он не платит, никуда не едет. Когда мы ехали с Петром Ивановичем, то он заглянул в тарелки. Как же не ревизор? Ревизор».
Рис. 8. Бобчинский и Добчинский ()
Абсурдный мир, мир лжи, лицемерия (ведь городничий трёх губернаторов обманул), сталкивается с искренностью, с таким бессознательным враньём Хлестакова. Отсюда и возникает сюжет одной из лучших русских пьес.
Обман раскрывается только в пятом действии, когда почтмейстер вскрывает письмо Хлестакова Тряпичкину и узнаёт, что Хлестаков не только не ревизор, не уполномоченный и не особа, а и вообще «ни сё ни то, чёрт знает что такое» .
Но этого мало. В конце пьесы на пороге появляется жандарм с сообщением:
«Приехавший из Петербурга чиновник требует всех к себе. Он остановился в гостинице».
Вообще Гоголь явно был недоволен театральным современным репертуаром: проделки влюблённых, ловкие слуги, водевили, мелодрамы (как правило, заимствованные или на чужой сюжет). Гоголь строит свою пьесу принципиально иначе.
В «Мёртвых душах» он говорит:
«Видимый миру смех сквозь слёзы незримые, неведомые ему слёзы».
Он смеётся над своими героями, но ему ещё и страшно, что до такого доходят люди, ему тяжело.
Страх является той силой, тем чувством, которое способно объединить всех в этой комедии. Причём понятно, чего боится городничий, боятся чиновники. Как хорошо доказывает Манн, они боятся не разоблачения, они боятся, что им не повезёт, они не смогут обмануть ревизора, не смогут правильно сыграть в ту игру, которую им навязывает ревизор. Но боится и Добчинский. И когда Анна Андреевна говорит: «А вам-то чего бояться? Вы же не служите» , Добчинский отвечает: «Когда вельможа говорит, чувствуешь страх» .
В традиционной комедии злу противопоставлено добро, героям сатирическим противопоставлены герои положительные. Н у Гоголя этого нет. Обратите внимание, что чиновники города NN * абсолютно не боятся разоблачения, они боятся не угодить. Все заботы - это заботы о форме. Они думают о том, что нужно чистые колпаки на больных надеть, на улице подмести от гостиницы до присутствия, нужно поставить соломенную вешку (рис. 9).
Рис. 9. Чиновники ()
Не случайно Гоголь не просто не даёт положительного героя, а он показывает в своих героях грешки. Особенно важно перечитать предуведомление для господ актёров, когда Гоголь объясняет характер того или другого персонажа:
«Городничий (рис. 10) - персонаж, за которым, как за всяким, водятся грешки, ибо нет человека, который бы не имел каких-нибудь грехов».
Рис. 10. Городничий ()
Ещё одна очень важная особенность «Ревизора», отличающая его от других комедий, - это отсутствие любовной интриги. Комедии очень часто строятся на перипетиях отношений между молодыми влюблёнными (они хотят соединиться, у них есть помехи и т. д.). Гоголь это всё начисто убирает, но мало того, что он не даёт любовной интриги, он её пародирует.
Хлестаков рисуется перед женой и дочерью городничего, волочится напропалую за обеими. Сначала он предлагает уединиться «под сень струй» Анне Андреевне, потом просит у Анны Андреевны руки Марьи Антоновны. Этот переход происходит молниеносно. Вот он падает на колени от любви к Марье Антоновне, после того как она нечаянно зашла к нему в комнату. Потом Анна Андреевна прогоняет дочь, он бросается на колени перед ней: «Сударыня, вы видите, я сгораю от любви! Я влюблён в вас». Потом вбегает Марья Антоновна со словами «ах, какой пассаж» . Хлестаков схватывает её за руку: «Анна Андреевна, не противьтесь нашему благополучию, благословите постоянную любовь». И городничиха, естественно, изумляется: «Так вы в неё?..» (рис. 11).
Рис. 11. Объяснение в любви. «Ревизор» ()
Гоголь изображает эту пародийную любовную интригу, используя уже поднадоевшие зрителям штампы предшественников:
«Хлестаков: Вы никак не можете мне помешать; напротив того, вы можете принесть удовольствие. Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить вам стул? Но нет, вам должно не стул, а трон. Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку. Жизнь моя на волоске. Ежели вы увенчаете постоянную любовь мою, то я не достоин земного существования. Застрелюсь».
Это всё, по-видимому, из репертуара современной Гоголю литературы. Всё это совершенно абсурдно, нелепо. А дальше Хлестаков уезжает, он уже обручился вроде бы с Марьей Антоновной. Городничий и его жена в эйфории, они планируют свою жизнь устроить в Петербурге:
«Городничий: Просто из какой-нибудь городничихи и вдруг с каким дьяволом породнилась!
… можно большой чин зашибить…
… со временем и в генералы влезешь. Кавалерию тебе повесят через плечо».
И в разгар этого торжества появляется почтмейстер с распечатанным письмом. И тут же сразу истинный ревизор.
Это нам сейчас в полной мере не оценить, а для современников это и было непривычным. Это и было новаторством Гоголя-драматурга.
Композиция «Ревизора»
Нужно понимать, что пьеса живёт только на сцене. У Булгакова (рис. 12) есть роман, который называется «Записки покойника» (или «Театральный роман»).
Рис. 12. Михаил Булгаков ()
Там есть одно замечательное место. Герой написал роман, роман не печатают, только маленький кусочек. Он живёт один в комнатке в коммунальной квартире. Скрашивает его одиночество только кошка. Одинокими вечерами ему кажется, что у него на столе воздвигается священная коробочка. В этой коробочке начинают ходить люди. Они говорят. Где-то слышатся выстрелы, где-то музыка. Ему сразу же понравилась эта игра, и он каждый вечер ждёт, когда он сможет всё это себе опять представлять. Он начинает записывать то, что он видит. И вдруг понимает, что он пишет пьесу. Конечно, нельзя так легко сочинить пьесу, как Булгаков, или его герой, или как Гоголь. Но можно себе представлять пьесу на сцене. Ведь пьеса существует только на сцене. Представьте себе, как это выглядит на сцене. Для того чтобы по-настоящему понимать пьесу, нужно представить себя режиссёром, представить подбор актёров на ту или другую роль, подумать, как должна быть сцена оформлена, какой музыкой должна сопровождаться пьеса.
Казалось бы, есть такая вещь, которая совершенно не может быть передана на сцене. Это эпиграф к «Ревизору»:
.
Давным-давно, в 70-е гг., в театре на Таганке в Москве был спектакль по Гоголю, назывался он «Ревизская сказка». Там были фрагменты и «Мёртвых душ», и «Ревизора». Когда зрители выходили после спектакля в фойе и получали одежду, они подходили к зеркалу, а это зеркало было кривым, как в комнате смеха. Это - «На зеркало неча пенять, коли рожа крива» . Вот так режиссер и художник Юрий Петрович Любимов (рис. 13) передал гоголевский эпиграф.
Рис. 13. Ю.П. Любимов ()
Комедия должна вязаться сама собой, всей своей массой в один большой общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или два, коснуться того, что волнует более-менее всех действующих лиц. Вот такая завязка есть в «Ревизоре»:
«Я пригласил вас, господа, с тем, чтоб сообщить пренеприятное известие. К нам едет ревизор».
И сразу все становятся занятыми. Это охватывает всех. Так же, как и развязка, когда все стоят как громом поражённые (сначала от известия, что Хлестаков не ревизор, а потом от прихода жандарма).
В первом действии говорит свою знаменитую фразу городничий. И сразу же: «Как ревизор? Как ревизор?» - чиновники спрашивают.
В пятом действии:
«Почтмейстер: Чиновник, которого мы приняли за ревизора, был не ревизор.
Все: Как не ревизор?»
Вот такая зеркальность много раз встречается в композиции «Ревизора». Она, конечно, совершенно не случайна. Вначале читают письмо Чмыхова городничему, в конце читают письмо Хлестакова Тряпичкину. Причём о страсти почтмейстера читать чужие письма читатель узнаёт ещё в первом действии.
Очень любопытно удвоение в «Ревизоре»: Добчинский и Бобчинский, Анна Андреевна и Марья Антоновна, слесарша и унтер-офицерша, два письма, две крысы. И как Добчинский и Бобчинский в начале спорят, кто первый сказал: «Э!» , так в конце они будут спорить, сваливая друг на друга, кто же увидел в Хлестакове ревизора.
Хлестаков дважды объясняется в любви. Сначала Марье Антоновне, потом Анне Андреевне. Он дважды падает на колени, дважды говорит о постоянной любви. Несколько раз перед читателями проходят вереницей все чиновники. Сначала в первой сцене с городничим, потом когда они появляются у Хлестакова, потом когда читается письмо Хлестакова Тряпичкину, в котором характеризуются все они.
Перекличек очень много в этой пьесе. Например, Чмыхов пишет:
«Ты не любишь упускать то, что само плывёт в руки».
А унтер-офицерша отвечает:
«Мне от своего счастья нечего отказываться».
В «Ревизоре» встречаются и примеры грубой комики, которая уже имеет источником не характер, а какое-то сценическое действие. Например, городничий надевает футляр вместо шляпы, Бобчинский падает с дверью.
Самым важным в композиции «Ревизора» является немая сцена (рис. 14).
Гоголь требует, чтобы немая сцена продолжалась очень долго, непривычно долго. Вот что он пишет:
«Почти полторы минуты онемевшая группа сохраняет такое положение».
Смысл финала. В «Театральном разъезде» один из персонажей скажет:
«А вот, вельможе, все они притихли, как расплата пришла».
В развязке «Ревизора» об этом тоже шла речь. Гоголь скажет, что это явление истинной нашей совести.
В построении пьесы есть много не сразу заметных, но необычайно интересных перекличек, мотивов, моментов. Чтобы лучше понимать эту пьесу, нужно представлять себе её на сцене.
Хлестаков
Это очень важные слова. Хлестаков (рис. 15) - в каждом. Обратите внимание на отрывок из письма Н.В. Гоголя:
«Всякий хоть на минуту делался или делается Хлестаковым… И ловкий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым, и государственный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш брат, грешный литератор, окажется подчас Хлестаковым. Словом, редко кто им не будет хотя бы раз в жизни».
Рис. 15. Хлестаков ()
То, что Хлестаков проглядывает в мечтаниях городничего и Анны Андреевны, мы уже говорили. И Добчинский как будто подтверждает это наблюдение.
В «Театральном разъезде» есть такие слова:
«Человек прежде всего делает вопрос: «Неужели существуют такие люди?» Но когда было видано, чтобы человек сделал такой вопрос: «Неужели я сам чист вовсе от таких пороков?» Никогда!»
Нравоучительный заряд этой комедии выражен не в том, чтобы показать пороки других, а в том, чтобы каждый из нас спросил себя, а нет ли Хлестакова в нас. Эту тему обсуждал Гоголь в беседе с Сергеем Тимофеевичем Аксаковым.
Хлестаков - совершенно непонятная фигура. Григорий Александрович Гуковский (рис. 16) в своей книге «Реализм Гоголя» говорит о том, что Хлестаков ведёт себя так, как настоящий ревизор. Все обманываются, потому что настоящий ревизор делал бы то же самое: принимал бы взятки, рассказывал бы о том, какое он важное лицо, пользовался бы этой властью.
Рис. 16. Г.А. Гуковский ().
Юрия Михайловича Лотмана (рис. 17) интересует то, как «маленький человек у Гоголя» пытается сыграть роль хоть вершком повыше той, которая ему дана.
Лотман обращает внимание на то, что Хлестаков презирает сам себя. Это очень легко доказать:
«Вы подумаете, что я только переписываю? Нет… Я лишь на минуточку захожу в департамент, говорю это так, а это так. А там уже какой-нибудь крыса для письма пошел строчить».
Так вот «крыса» для письма - это и есть он.
Рис. 17. Ю.М. Лотман ()
Очень странно читать, как Хлестаков начинает с того, что начальник отделения с ним на дружеской ноге. Разумеется, он это выдумал. А заканчивает тем, что он во дворец каждый день ездит и что его завтра же произведут в фельдмаршалы. На этой фразе он отключается, поскольку слишком плотно позавтракал и немало выпил за завтраком. И никого это не смущает. Правда городничий говорит:
«Городничий: Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается).
Да и как не быть правде?
Подгулявши, человек всё несёт наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да и ведь не прилгнувши не говорится никакая речь».
Чтобы понять, в чём загадка Хлестакова, любопытно вспомнить некоторые факты про Гоголя. У Гоголя жизнь настолько фантастична, что в ней может быть всё. Вспомните, как заканчивается повесть «Нос»:
«Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, - редко, но бывают».
Хлестаков абсолютно искренен. В шестом явлении третьего действия, когда он рассказывает, что ездил во дворец, он совершенно неосознанно придумывает себя. Даже когда его откровенно поймали на вранье, он совершенно гениально выходит из этого положения:
«Да, есть два «Юрия Милославских». Один, действительно, господина Загоскина, а вот уж другой мой».
На что городничиха сказала:
«Я, наверное, ваш читала. Так хорошо написано» (рис. 18).
Рис. 18. «Ревизор» ()
Очень хорош Хлестаков в исполнении Евгения Миронова в фильме 1996 года. Великие артисты чувствуют грань между привычным и непривычным, правдоподобным и выходящим за пределы правдоподобия (рис. 19).
Рис. 19. Экранизация «Ревизора» ()
Есть ещё один любопытный приём, который отличает любую комедию и который хорошо работает в «Ревизоре». Этот приём называется разговор глухих . Ещё античная комедия начиналась именно с этого: выходят два персонажа, которые разговаривают на одном языке, но на разных диалектах. И в одном диалекте слово означает, например, какую-то награду, а в другом - например, ночной горшок. Вот на этом недоразумении строится комический эффект. У Гоголя эта сцена совершенно фантастическая - разговор Хлестакова и городничего в гостинице. Казалось бы, что сейчас всё должно объясниться. Городничий думает, что это ревизор. Хлестаков думает, что городничий приехал отправить его в тюрьму (рис. 20).
Рис. 20. Хлестаков и городничий ()
Эта сцена настолько хороша, что нигде абсолютно не видно «швов», всё очень убедительно:
«Городничий: Обязанность моя, как градоначальника здешнего города, заботиться о том, чтобы проезжающим и всем благородным людям никаких притеснений…
Хлестаков: Я не виноват … Я, право, заплачу … Мне пришлют из деревни.
Городничий: Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Хлестаков: Нет, не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру: то есть в тюрьму. Да какое вы имеете право?»
Городничий должен был бы всё понять, но он думает, что Хлестаков имеет в виду, что если он переедет с ним на другую квартиру, то есть примет от городничего такую услугу, то потом Хлестакова за то, что он плохо ревизует, отправят в тюрьму.
«Хлестаков: Я еду в Саратовскую губернию, в собственную деревню.
Городничий: В Саратовскую губернию! А? И не покраснеет!
С ним нужно ухо востро».
Вот на таких недоразумениях и перекличках строится всё в «Ревизоре».
«Городничий: Прошу посмотреть, какие пули отливает! И старика отца приплёл! Славно завязал узелок! Врёт, врёт - и нигде не оборвётся! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да, ты постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать!»
Это и есть комический эффект. Хлестаков говорит правду, а ему не верят. Хлестаков врёт, и все готовы ему верить.
Очень часто, говоря о «Ревизоре», пользуются словом гротеск .
Гротеск - доведение алогизма жизни до абсурда.
Рассмотрим это на конкретном примере. Гоголю совершенно понятно, что в русской жизни мундир означает значительно больше, чем достоинство того, кто его носит. Это, конечно, нелогично. Это довольно печальная сторона русской жизни. Гоголь как будто бы задаёт себе вопрос: а что если мундир надеть не на человека, а на нос? Тогда окажется, что нос - это генерал, это статский советник (рис. 21).
И майор Ковалёв, несчастный, с плоским местом вместо носа, встречает свой собственный нос в Казанском соборе и предлагает ему вернуться на место. На что нос ему отвечает: «Судя по пуговицам вашего мундира, мы с вами служим по разным ведомствам, милостивый государь». Вот так работает гоголевский гротеск.
А в «Ревизоре» такой момент: а что если мундир будет лишь воображаемый; а что если этот воображаемый мундир нацепить на совершеннейшее ничтожество, пустышку? Оказывается, все готовы его принять за ревизора. Комментируя это место, авторы советских учебников всегда говорили, что это означает разоблачение царской бюрократической системы: любой может выглядеть ревизором, даже если он себя за него не выдаёт.
Такое сочетание нелепостей очень комично и очень содержательно. Таким приёмом становится и записка, которую городничий написал на трактирном счёте, который был подан Хлестакову:
«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние моё было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два солёных огурца особенно и за полпорции икры рубль двадцать пять копеек …»
Это приём комического, когда два совершенно различных текста сталкиваются и производят комический эффект.
Причинно-следственные связи в «Ревизоре» очень странные. Вспомните заседателя, от которого пахнет водкой потому, что его мамку ушибло. Учителя - это прекрасный предмет для гоголевских насмешек. Например, учителю по исторической части, который любил стулья ломать, Хлопов замечает много раз, что этого не следует делать, на что тот отвечает:
«Как хотите, а я для науки жизни не пощажу» .
Другой учитель корчит рожи. Городничий говорит:
«Если он такое ученикам сделал?.. а потом я судить не могу, может так оно и надобно.
Ежели он так сделает посетителю, из этого чёрт знает что может получиться. Господин ревизор может принять это на свой счёт».
Для Бобчинского и Добчинского Хлестаков является ревизором, потому что он смотрит им в тарелки, не едет и денег не платит.
Это только некоторые из приёмов комического. Есть ещё, конечно, и комические фамилии (вроде Держиморды или Ляпкина-Тяпкина). Есть и комические действия. Приёмов комического много. Но вопрос не в том, чтобы их перечислить, а в том, чтоб посмотреть, как они работают. У Гоголя это всё на месте, поэтому он и написал пьесу, которую читают и ставят до сегодняшнего дня.
Список литературы
1. Литература. 8 класс. Учебник в 2 ч. Коровина В.Я. и др. - 8-е изд. - М.: Просвещение, 2009.
2. Меркин Г.С. Литература. 8 класс. Учебник в 2 частях. - 9-е изд. - М.: 2013.
3. Критарова Ж.Н. Анализ произведений русской литературы. 8 класс. - 2-е изд., испр. - М.: 2014.
1. Интернет-сайт sobolev.franklang.ru ()
Домашнее задание
1. Приведите примеры «миражной интриги» в произведениях Н.В. Гоголя.
2. Перечислите и объясните принципы, на которых строится сюжет пьесы.
3. В чём заключается новаторство Гоголя-драматурга?
