Документальный фильм о писателе Василии Белове, авторе повестей «Привычное дело», «Плотницкие рассказы», романа «Кануны».
Поэзия и лад крестьянской жизни – это живые источники творчества писателя Василия Белова. Болью и нервом его таланта стало разрушение в ХХ веке мира традиционной русской деревни.
В программе участвует Анатолий Пантелеев – собиратель аудио и видеоматериалов, посвященных крупнейшим деятелям русской культуры.
Использованы архивные материалы.
Год выпуска: 2007
Страна: Россия, ГТРК Санкт-Петербург
(23 октября 1932, Тимониха, ныне Вологодская область - 4 декабря 2012, Вологда) - русский писатель, один из крупнейших представителей «деревенской прозы».
Родился 23 октября 1932 года в деревне Тимониха (ныне Харовский район Вологодской области). Выходец из крестьянской среды русского Севера. Его отец Иван Федорович Белов погиб на войне, мать Анфиса Ивановна в одиночку растила детей (в своих воспоминаниях «Невозвратные годы» В. И. Белов подробно описывает всех деревенских родственников). После семи лет обучения в деревенской школе окончил ФЗО, где получил специальность слесаря 5-го разряда, освоил специальности моториста и электромонтера. Армейскую службу в 1952-1955 годах проходил в Ленинграде. В газете Ленинградского военного округа опубликовал первые стихи «На страже Родины», а затем поступил учиться в Литературный институт имени А. М. Горького.
С 1964 года постоянно жил в Вологде, не порывая связь с «малой родиной» - Тимо́нихой, в которой черпал материал для своего творчества, начиная с повести «Деревня Бердяйка» и книги стихов «Деревенька моя лесная» (обе - 1961). Вслед за ними увидели свет книга рассказов «Знойное лето» (1963) и «Речные излуки» (1964). Публикация повести «Привычное дело» (1966) принесла Белову широкую известность, утвердила за ним репутацию одного из родоначальников и лидеров «деревенской прозы». Эта репутация была упрочена выходом повести «Плотницкие рассказы» (1968).
Документальный фильм о писателе Василии Белове, авторе повестей «Привычное дело», «Плотницкие рассказы», романа «Кануны».
Поэзия и лад крестьянской жизни — это живые источники творчества писателя Василия Белова. Болью и нервом его таланта стало разрушение в ХХ веке мира традиционной русской деревни.
В программе участвует Анатолий Пантелеев — собиратель аудио и видеоматериалов, посвященных крупнейшим деятелям русской культуры.
Использованы архивные материалы.
Год выпуска: 2007
Страна: Россия, ГТРК Санкт-Петербург
(23 октября 1932, Тимониха, ныне Вологодская область — 4 декабря 2012, Вологда) — русский писатель, один из крупнейших представителей «деревенской прозы».
Родился 23 октября 1932 года в деревне Тимониха (ныне Харовский район Вологодской области). Выходец из крестьянской среды русского Севера. Его отец Иван Федорович Белов погиб на войне, мать Анфиса Ивановна в одиночку растила детей (в своих воспоминаниях «Невозвратные годы» В. И. Белов подробно описывает всех деревенских родственников). После семи лет обучения в деревенской школе окончил ФЗО, где получил специальность слесаря 5-го разряда, освоил специальности моториста и электромонтера. Армейскую службу в 1952—1955 годах проходил в Ленинграде. В газете Ленинградского военного округа опубликовал первые стихи «На страже Родины», а затем поступил учиться в Литературный институт имени А. М. Горького.
С 1964 года постоянно жил в Вологде, не порывая связь с «малой родиной» — Тимо́нихой, в которой черпал материал для своего творчества, начиная с повести «Деревня Бердяйка» и книги стихов «Деревенька моя лесная» (обе — 1961). Вслед за ними увидели свет книга рассказов «Знойное лето» (1963) и «Речные излуки» (1964). Публикация повести «Привычное дело» (1966) принесла Белову широкую известность, утвердила за ним репутацию одного из родоначальников и лидеров «деревенской прозы». Эта репутация была упрочена выходом повести «Плотницкие рассказы» (1968).
Василий Иванович Белов
РАЗДУМЬЯ НА РОДИНЕ
Очерки и статьи
Москва
«Современник»
Рецензент А Карелин
Редактор Т Никифорова
Художник А Серебряков
Художественный редактор Г Саленков
Технический редактор Г. Куликова
Корректор Н. Кочергина
Сдано в набор 160885 Подписано к печати 26 11 85 А16121 Формат
84Х108"/з2 Гарнитура литер Печать высокая Бумага тип № 1
Уел. печ. л. 14,28 Уел кр-отт 14,6 Уч. изд.л. 1549 Тираж
30 000 экз. Заказ № 328 Цена 80 коп
Раздумья на родине (Документальная повесть)
Требуется доярка
Дороги Нечерноземья
Против зеленого змия
Эпоха НТР
Издержки «специализации»
Деревенская тема в кино
Театральные размышления
Возвращаясь к первоначальным истинам
О жанровой и другой новизне
Из народных глубин
Судьба двухэтажной Вологды
Вспомним детство
Немного о сказке (Ответ на вопросы газеты «Пионерская правда»)
Гримасы развязного вкуса
Читая письма
Необходимое добавление
Еще раз о языке
И снова о нем
Дважды в году - весна
РАЗДУМЬЯ НА РОДИНЕ
(Документальная повесть) I
Летом 1964 года мы с матерью ехали в родную Тимониху. Ехали на шикарном «Москвиче», который предоставила нам редакция районной газеты. Коля - редакционный шофер - включил приемник. Так странно и необычно звучит в этих лесах колоратурное сопрано неведомой мне певицы! Розовый теплый кипрей можно рвать прямиком из машины, ольховые ветки и смородина метут по бортам, пахнет зеленым, оводы залетают прямо в кабину.
Моя мать плачет. Я знаю, отчего она плачет. Всю жизнь, далеко не под музыку, она преодолевала эти шестьдесят километров. Под слоем дорожного песка, навоженного еще совсем недавно, навек замурованы сломанные колеса, оглобли, оси, завертки, оставленные ею на этой дороге. Вот у этой горушки у нее однажды сдох мерин, там лопнул березовый полоз, вот здесь, у ручья, примерзли к валенкам ноги…
Я слушаю алябьевского «Соловья» и думаю о том, как, в сущности, все относительно на белом свете. Еще совсем недавно я добирался от станции до Тимонихи двое суток, сегодня же буду там через два часа.
Впрочем, не стоит загадывать. Коля с тревогой глядит на спидометр, проехали уже пятьдесят восемь, а до деревни еще около восьми километров. Здешние километры неожиданно оказались длиннее.
А как тут дорога?
Я слегка хитрю, говорю, что не знаю, хотя знаю отлично, что дорога сделана только до центра колхоза, остальные же семь километров пока весьма первобытны. Если пойдет дождь, то Коля будет сидеть в лесу, пока его не выволокут гусеничным трактором.
А впереди, над потемневшим лесным кольцом, густые, темно-голубые завалы грозовых облаков. Сквозь шум машины уже слышатся дальние перекаты грома, мы едем прямо под эти тучи. Коле надо успеть свезти нас под эти тучи и быстренько, по сухой дороге, удрать от дождя обратно, в райцентр. В придачу сегодня суббота - короткий день.
Но вот и контора колхоза. Самодельная вывеска прибита к рубленой стене, и видно ее издалека.
«Родина». Колхоз «Родина»… То самое место, о котором в Писцовой книге начала XVII столетия говорится: «В Кумзерской же волости в Азлинском станку… погост Никольский подле Азлинского озера. А на погосте церковь во имя святого пророка Ильи. Древяна, Шатрова вверх. Другая церковь теплая с трапезою во имя святого страстотерпца христова Георгия. Древяна, клетецкии. А в церквах всякой строения и на колокольне колокола приходных людей того ж Азлинского станку разных поместей и вотчин крестьян. На погосте ж келья Пономарева, келья просвирника, 7 келей нищих, питаютца от церкви божий. Да на погосте ж на церковной земле деревня Поповская. А в ней во дворе поп Игнатей Меркурьев».
Теперь здесь колхоз «Родина».
Наконец-то у нашего колхоза такое хорошее название. Гляжу на эти буквы и чуть не реву, кусаю губы, и мне хочется поклониться этой вывеске в самые ноги… Коля спешит, туча вырастает перед радиатором. «Москвич», будто шлюпка в штормовом океане, то падает в громадные выбоины, то вылезает на гребни дорожных бугров, скребет задним мостом пересохшую землю. Через двадцать минут мы с мамой видим родные крыши.
Туча, словно дразня, пошла над лесом, не захватив нашу деревню, я выставляю чемодан, и Коля тотчас разворачивается перед нашим заколоченным домом, не взяв ничего, кроме пачки московского «Беломора».
Мама уже сидит на заросшем травой и крапивой крылечке. В деревне нет ни души, тихо, жарко. Урчит уходящий гром.
Здравствуй, Тимониха…
В доме все оставлено так, как было в тот черный для меня день, когда мать отнесла соседке петуха, заколотила окна и уехала в город к моему старшему брату. Я сам настаивал тогда на этом отъезде… Но никогда не выветрится из души ощущение бездонности, чувство начисто обворованного человека, которое пришло сразу же, когда я узнал, что в деревне никого больше нет, что дом заколочен, а печь, которая не остывала много десятилетий, остыла, и часы-ходики остановились. Часто во сне я плакал сухими слезами, плакал, а за окном общежития шумела бессонная громада Москвы. Ревели пропахшие соляром МАЗы и вдали, с Шереметьева, поднимались в ночное небо тяжелые равнодушные ИЛы. По утрам, боясь быть сентиментальным, я загонял свою тоску вовнутрь, как загоняют хроническую болезнь, когда нельзя оперировать…
Первым делом нужна лестница. И топор. Я беру лестницу и топор в доме Дворцовых, напротив. Сами хозяева на работе, но ворота у них не закрыты. Ставлю лестницу к своим окошкам. Скрежещут гвозди, доски бухаются о землю. Рыжая пацанва с криками копится вокруг - ни одного не знаю, все как от одной матери.
Дядя Вася, отколоти все окошки!
Все отколотить?
Все! Все!
Мама уже в доме, ребятишки тоже туда просочились, и она раздает каждому по баранке - первый, еще не настоящий гостинец…
Запыхавшаяся, радостная, бежит Людмила - жена соседа Николая Андреевича Федотова. Всплеснула руками, здоровается:
Иди, Анфиса, чай-то пить. Ой, ой, в деревне-то веселее стало, дом-от слепой стоял, будто на свет проглянул. Идите, самовар на столе!
Людмила - ширококостная, сильная, ноги у нее тяжкие, исцарапанные, лицо круглое, красное от загара. Кроме нее, никого нет в деревне, да и она пришла ненадолго, попить чаю, торопится опять в поле на сенокос.
Душа ноет нестерпимо. Убежать бы от серого мира и серой обыденности, найти потерянное чувство радости бытия. Возможно ли это? Да, я спасаюсь книгами. Беру с полки заветный томик земляка Василия Белова « Душа бессмертна» и знаю, что он вылечит меня без пилюль и врачей. Рассказ « На родине». Это тот экспресс - сапсан, который умчит меня сейчас туда, куда я больше всего хочу – домой.
Любимая моя, маленькая деревенька в 20 дворов взбежала на косогор. Сколько ты пережила, сколько гроз над тобой отбушевало, а ты всё такая же чистая, светлая.
Я иду через жаркое лето в годы своего детства. Июль. Полдень. Убегаю от подружек. Прячусь в луговом зное и смотрю в бездонное синее небо, на белые- белые облака. Привораживает солнышко, щурюсь от его лучей, прислушиваюсь к шёпоту праздничного луга. Стрекочет кузнечик, гудит шмель, вдруг шальной весёлый ветерок качнул головки глазастых ромашек, одна из них пощекотала моё лицо. Сердце замирает от непонятного волнения!
Всплывает другая картинка детства. Лес осеннего настоя. В золотых косынках осины, берёзки. Папа впервые взял меня с собой. Он набрал уже полкорзины рыжиков, а мне не до грибов. Колдовское царство завораживает, я задираю голову и смотрю, как надо мной кружат листья клёнов, слышу курлыканье, это пролетает певучий клин журавлей. Вместе с папой машем им руками. До свидания, птицы! На душе почему-то грустно и хорошо.
А вот зимний денёк. Сверкают серебром берёзы. Небольшой морозец надирает щёки, но дома не сидится. Бежим на нашу малюсенькую застывшую речку, расчищаем её до блеска, чтоб через окошко льда можно было рассмотреть тёмно- синюю воду. К валенкам привязываем деревянные дощечки - коньки, и вот мы с подружкой уже фигуристы, кружим в танце, изображая олимпийских чемпионов Белоусову и Протопопова. Подкрадываются тихонько мальчишки и начинают смеяться над нашим танцем. Нам не обидно, мы заливисто смеёмся вместе с ними. А потом ватагой несёмся кормить больного воробья, который пострадал в схватке с котом. Лечим его, согреваем, стараясь заменить маму - воробьиху. Свято верим, он обязательно встанет на крыло.
Люди моей деревни. Как мне забыть дядю Егора, высокого, худощавого, с добрым лицом. В первый день выемки мёда с пасеки он собирал нас, деревенскую ребятню за своим столом, ставил огромное блюдо с янтарным лакомством и мы ложками его дружно уплетали. А он стоял в сторонке и улыбался. Как уйдёт из памяти дедушка Паша, который катал для всей деревни самые тёплые и мягкие валенки на зиму. Работал практически одной рукой, другую покалечила война. Могу ли я запамятовать самую добрейшую бабушку Нюшу, которая украдкой крестила меня в дорогу и тихо шептала: «Храни тебя Господи!» Её молитвы берегут меня и поныне.
Я мчусь в экспрессе воспоминаний, ярких картинок моего детства и мне чудится, что Белов сидит рядом со мной, я его чувствую. Мы купили билет на один поезд. Ведь куда - бы не лежали его земные дороги, он всегда тосковал по родине и возвращался домой, и возвращал туда нас, своих читателей. Какое же удовольствие и потрясение от понимания его мыслей, чувств и мудрости! Рассказ - элегия « На родине» - светел и глубок, это то произведение, где при чтении идёт думание, где купаешься в абсолютной нравственной чистоте. В каждой строчечке боль писателя за родную землю, за умирающую округу и великая надежда на её возрождение. Вот этой надеждой и живём сегодня, и приходим к ясному пониманию простых вещей: Зачерпнув обид и невзгод, с первыми сединами
мы все возвращаемся на свою Родину, которая, оказывается, нас никогда и не отпускала… Только здесь мы черпаем силы жить, дышать, любить, прощать, творить добро.
Прикладываю ладони к тёплым брёвнышкам своего родного дома, я сейчас трогаю Счастье. Так и с книгами Белова, читаешь, и счастлив бесконечно…..
2016 год
Рецензии
Вера! Хоть я сибирский родом, Белова обожаю по-своему, хотя и Распутин,и Астафьев мне ближе. Василия Ивановича помню по встрече в переломные дни августа 1991 года, когда слушал его в доме СП России на Комсомольском проспекте в Москве (об этом у меня в печальном репортаже КАК ПОВЕСТЬ РАСПУТИНА ОБСУЖДАЛИ). Не серчайте за те строчки: тогда наши нервы были напряжены...
Георгий.
Ps: ценю и своё знакомство с В.Дементьевым, моим вологодским Однокурсником по МГУ...
Г.
Василий Иванович Белов
РАЗДУМЬЯ НА РОДИНЕ
Очерки и статьи
Москва
«Современник»
Рецензент А Карелин
Редактор Т Никифорова
Художник А Серебряков
Художественный редактор Г Саленков
Технический редактор Г. Куликова
Корректор Н. Кочергина
Сдано в набор 160885 Подписано к печати 26 11 85 А16121 Формат
84Х108"/з2 Гарнитура литер Печать высокая Бумага тип № 1
Уел. печ. л. 14,28 Уел кр-отт 14,6 Уч. изд.л. 1549 Тираж
30 000 экз. Заказ № 328 Цена 80 коп
Раздумья на родине (Документальная повесть)
Требуется доярка
Дороги Нечерноземья
Против зеленого змия
Эпоха НТР
Издержки «специализации»
Деревенская тема в кино
Театральные размышления
Возвращаясь к первоначальным истинам
О жанровой и другой новизне
Из народных глубин
Судьба двухэтажной Вологды
Вспомним детство
Немного о сказке (Ответ на вопросы газеты «Пионерская правда»)
Гримасы развязного вкуса
Читая письма
Необходимое добавление
Еще раз о языке
И снова о нем
Дважды в году - весна
РАЗДУМЬЯ НА РОДИНЕ
(Документальная повесть) I
Летом 1964 года мы с матерью ехали в родную Тимониху. Ехали на шикарном «Москвиче», который предоставила нам редакция районной газеты. Коля - редакционный шофер - включил приемник. Так странно и необычно звучит в этих лесах колоратурное сопрано неведомой мне певицы! Розовый теплый кипрей можно рвать прямиком из машины, ольховые ветки и смородина метут по бортам, пахнет зеленым, оводы залетают прямо в кабину.
Моя мать плачет. Я знаю, отчего она плачет. Всю жизнь, далеко не под музыку, она преодолевала эти шестьдесят километров. Под слоем дорожного песка, навоженного еще совсем недавно, навек замурованы сломанные колеса, оглобли, оси, завертки, оставленные ею на этой дороге. Вот у этой горушки у нее однажды сдох мерин, там лопнул березовый полоз, вот здесь, у ручья, примерзли к валенкам ноги…
Я слушаю алябьевского «Соловья» и думаю о том, как, в сущности, все относительно на белом свете. Еще совсем недавно я добирался от станции до Тимонихи двое суток, сегодня же буду там через два часа.
Впрочем, не стоит загадывать. Коля с тревогой глядит на спидометр, проехали уже пятьдесят восемь, а до деревни еще около восьми километров. Здешние километры неожиданно оказались длиннее.
А как тут дорога?
Я слегка хитрю, говорю, что не знаю, хотя знаю отлично, что дорога сделана только до центра колхоза, остальные же семь километров пока весьма первобытны. Если пойдет дождь, то Коля будет сидеть в лесу, пока его не выволокут гусеничным трактором.
А впереди, над потемневшим лесным кольцом, густые, темно-голубые завалы грозовых облаков. Сквозь шум машины уже слышатся дальние перекаты грома, мы едем прямо под эти тучи. Коле надо успеть свезти нас под эти тучи и быстренько, по сухой дороге, удрать от дождя обратно, в райцентр. В придачу сегодня суббота - короткий день.
Но вот и контора колхоза. Самодельная вывеска прибита к рубленой стене, и видно ее издалека.
«Родина». Колхоз «Родина»… То самое место, о котором в Писцовой книге начала XVII столетия говорится: «В Кумзерской же волости в Азлинском станку… погост Никольский подле Азлинского озера. А на погосте церковь во имя святого пророка Ильи. Древяна, Шатрова вверх. Другая церковь теплая с трапезою во имя святого страстотерпца христова Георгия. Древяна, клетецкии. А в церквах всякой строения и на колокольне колокола приходных людей того ж Азлинского станку разных поместей и вотчин крестьян. На погосте ж келья Пономарева, келья просвирника, 7 келей нищих, питаютца от церкви божий. Да на погосте ж на церковной земле деревня Поповская. А в ней во дворе поп Игнатей Меркурьев».
Теперь здесь колхоз «Родина».
Наконец-то у нашего колхоза такое хорошее название. Гляжу на эти буквы и чуть не реву, кусаю губы, и мне хочется поклониться этой вывеске в самые ноги… Коля спешит, туча вырастает перед радиатором. «Москвич», будто шлюпка в штормовом океане, то падает в громадные выбоины, то вылезает на гребни дорожных бугров, скребет задним мостом пересохшую землю. Через двадцать минут мы с мамой видим родные крыши.
