Коллежский регистратор,
Почтовой станции диктатор.
Князь Вяземский.
С тех пор, как этим занимаюсь,
Но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.
Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием. Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал... Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину — и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? — спросил я его, — мы с тобою старые знакомые». — «Может статься, — отвечал он угрюмо, — здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». — «Здорова ли твоя Дуня?» — продолжал я. Старик нахмурился. «А бог ее знает», — отвечал он. — «Так видно она замужем?» — сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса, и продолжал пошептом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца. Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив: вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула. «Так вы знали мою Дуню? — начал он. — Кто же и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишь ся; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. — Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но возвратясь, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать... Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С*** за лекарем. На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченном уксусом, и села с своим шитьем у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и охая заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своей рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом. Прошел еще день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедне. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении... «Чего же ты боишься? — сказал ей отец, — ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул, и лошади поскакали. Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел и пошел сам к обедне. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром». Старик не снес своего несчастия; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров и что тогда еще догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец, или только желал похвастаться дальновидностию, но он нимало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова о своем намерении, пешком отправился за своею дочерью. Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось, — думал смотритель, — приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в Демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться. Рано утром пришел он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объявил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» — спросил он его. Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!.. сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие! — продолжал старик, — что с возу упало, то пропало: отдайте мне по крайней мере бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее понапрасну». — «Что сделано, того не воротишь, — сказал молодой человек в крайнем замешательстве, — виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она — вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице. Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошел... Отошед несколько шагов, он остановился, подумал... и воротился... но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть раз еще увидеть бедную свою Дуню. Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул двери ему под нос. Смотритель постоял, постоял — да и пошел. В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? — спросил он, — не Минского ли?» — «Точно так, — отвечал кучер, — а что тебе?» — «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет». — «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». — «Нужды нет, — возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, — спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». И с этим словом пошел он по лестнице. Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» — спросил он. «Здесь, — отвечала молодая служанка, — зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. «Нельзя, нельзя! — закричала вслед ему служанка, — у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая, шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался. «Кто там?» — спросила она, не подымая головы. Он всё молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову... и с криком упала на ковер. Испуганный Минский кинулся ее подымать и, вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню и подошел к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно? — сказал он ему, стиснув зубы, — что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошел вон!» — и сильной рукою, схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу. Старик пришел к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, — заключил он, — как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы...» Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжении своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне... Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» — никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н. Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала» что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «Отчего ж он умер?» — спросил я пивоварову жену. «Спился, батюшка», — отвечала она. «А где его похоронили?» — «За околицей, подле покойной хозяйки его». — «Нельзя ли довести меня до его могилы?» — «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище да укажи ему смотрителеву могилу». При сих словах оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повел меня за околицу. — Знал ты покойника? — спросил я его дорогой. — Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!) идет из кабака, а мы-то за ним: «Дедушка, дедушка! орешков!» — а он нас орешками и наделяет. Всё бывало с нами возится. — А проезжие вспоминают ли его? — Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернет, да тому не до мертвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу. — Какая барыня? — спросил я с любопытством. — Прекрасная барыня, — отвечал мальчишка; — ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром — такая добрая барыня!.. Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни единым деревцом. Отроду не видал я такого печального кладбища. — Вот могила старого смотрителя, — сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом. — И барыня приходила сюда? — спросил я. — Приходила, — отвечал Ванька, — я смотрел на нее издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром — славная барыня! И я дал мальчишке пятачок и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных. Представляем Вашему вниманию подборку основных вариантов краткого содержания повести А.С. Пушкина из цикла «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» - Станциаонный смотритель. Данное произведение считается одним из ярких образцов творчества великого Пушкина. В "Станционном смотрителе" гениальный писатель чувственно и проникновенно выразил свою личную позицию по ряду социальных и житейских проблем русского человека.
Ниже предложены 2 варианта краткого содержания повести, а также крактий пересказ и небольшой анализ произведения.
Основные действующие лица:
Рассказчик — мелкий чиновник.
Самсон Вырин — станционный смотритель.
Дуня — его дочь.
Минский — гусар.
Лекарь-немец.
Ванька — мальчик, проводивший рассказчика на могилу смотрителя.
Повесть начинается с рассуждений о нелёгкой доле станционного смотрителя.
Угода господам, беспрекословная услужливость, вечное недовольство и ругань в свой адрес - вот краткий список тягот и лишений станционного смотрителя.
Далее читателю предстаёт история о том, как на станцию пребывает мелкий чиновник. Он просит чаю. Самовар ставит Дуня — невероятно красивая, голубоглазая девочка 14 лет. Пока смотритель Вырин переписывал подорожную, он рассматривал иллюстрации с библейской историей о блудном сыне. Потом все вместе стали пить чай и задушевно беседовать, как хорошие знакомые. Когда путник уезжал, Дуня по его просьбе поцеловала его на прощание. Лишь через 3-4 года рассказчик снова оказался на этой станцию. Однако в доме смотрителя все изменилось, но главное - не было Дуни.
Смотритель поведал рассказчику трагическую историю о том, как некий гусар Минский обманом выкрал Дуню. Некоторое время назад этот гусар прибыл на станцию в весьма болезненном состоянии. Его приняли и пригласили ему лекаря. Минский о чём-то кратко поговорил с лекарем на немецком языке. После этого врач подтвердил, что гусар действительно болен и нуждается в некотором лечении.
Однако тем же днём «больной» уже имел большой аппетит, а его нездоровье казалось не столь серьёзным. После выздоровления гусар собрался уезжать, а за одно предложил подвезти Дуню в церковь к обедне. Вместо этого ротмистр Минский похитил девочку и увезя к себе в Петербург.
Не находя себе покоя несчастный старик отправился на поиски дочери. Он нашёл Минского и слезно умолял его вернуть дочь. Однако гусар выгнал старика, а в качестве откупа за Дуню, дал ему несколько ассигнаций. Безутешный Самсон Вырин растоптал эту подачку.
Через несколько дней, идя по улице, Самсон Вырин случайно увидел Минского. Он проследил за ним и узнал, что в доме, у которого они остановились, живет Дуня.
Самсон вошёл в дом. Его взору предстала Дуня, одетая в дорогие модной одежды. Однако как только Минский увидел Вырина, он снова тотчас же его выгнал. После этого старик возвращается на станцию и через несколько лет спивается. Его душу не переставали терзать мысли о несчастной судьбе дочери.
Когда же рассказчик прибыльна станцию в третий раз, он узнал, что смотритель умер. Ванька — мальчишка, который хорошо знал смотрителя, проводил рассказчика на могилу Самсона Вырина. Там мальчишка поведал гостю, что этим летом приезжала Дуня с тремя детьми и долго плакала на могиле смотрителя.
В начале повести мы знакомимся с кратким авторским отступлением о незавидной судьбе станционных смотрителей - достойных сострадания чиновников 14-го класса, на которых каждый проезжающий считает своим долгом выместить свою злобу и раздражение.
Исколесив всю бескрайнюю Россию, повествователь волею судеб был знаком со многими станционными смотрителями. Самсону Вырину, «смотрителю почтённого сословия», автор и решил посветить свою повесть.
В мае 1816 г. рассказчик проезжает через небольшую станцию, где Дуня, красавица дочь смотрителя Вырина, угощает его чаем. На стенах комнаты висят картинки, изображающие историю блудного сына. Повествователь и смотритель с дочерью вместе пьют чай, перед отъездом проезжающий целует Дуню в сенях (с ее согласия).
Спустя 3-4 года повествователь вновь оказывается на той же станции. Там он встречает очень постаревшего Самсона Вырина. Сначала старик тягостно молчит о судьбе дочери. Однако выпив пунша, смотритель становится разговорчивее. Он поведал рассказчику драматическую историю о том, что 3 года назад некий молодой гусар (ротмистр Минский) провел несколько дней на станции, притворяясь больным и подкупив лекаря. Дуня за ним ухаживала.
Поправив здоровье, гусар собирается в дорогу. Невзначай Минский предлагает подвести Дуню до церкви и увозит ее с собой.
Лишившись дочери, старик отец заболевает от горя. Оправившись, он отправляется в Петербург искать Дуню. Минский отказывается отдать девушку, подсовывает старику деньги, тот выбрасывает ассигнации. Вечером смотритель видит дрожки Минского, следует за ними и таким образом выясняет, где живёт Дуня падает в обморок, Минский прогоняет старика. Смотритель возвращается на станцию и больше уже не пытается искать и возвращать дочь.
Спустя некоторое время рассказчик в третий раз проезжает через эту станцию. Там он узнает, что старый смотритель спился и умер. Ванька - местный мальчишка, провожает автора на могилу смотрителя, где рассказывает, что летом на могилу приезжала красивая барыня с тремя детьми, заказывала молебен и раздавала щедро чаевые.
В 1816 г. случилось рассказчику проезжать через «некую» губернию, и в дороге он был застигнут дождем. На станции поспешил он переодеться и налиться чаю. Ставила самовар и накрывала на стол дочь смотрителя, девочка лет четырнадцати по имени Дуня, которая поразила рассказчика своей красотой. Пока Дуня хлопотала, путешественник рассматривал убранство избы. На стене заметил он картинки с изображением истории блудного сына, на окнах — герань, в комнате была кровать за пестрой занавеской. Путешественник предложил Самсону Вырину — так звали смотрителя — и его дочери разделить с ним трапезу, и возникла непринужденная обстановка, располагающая к симпатии. Уже лошади были поданы, а путешественник все не хотел расстаться со своими новыми знакомыми.
По прошествии 3-4 лет рассказчику вновь довелось ехать этим трактом. Он с нетерпением ожидал встречи с давними знакомыми. «Вошел в комнату», где узнал прежнюю обстановку, но «все кругом показывало ветхость и небрежение». А главное - ее было в доме Дуни.
Изрядно постаревший смотритель Вырин был угрюм и неразговорчив. Только стакан пуншу расшевелил его, и путешественник услышал печальную историю исчезновения Дуни. Это произошло три года назад. На станцию прибыл молодой гусар. Он очень спешил и злился, что долго не подают лошадей, но, увидев Дуню, смягчился и даже остался ужинать.
Когда наконец подали лошадей, гусар неожиданно сказался весьма больным. Вызванный немец-лекарь, после краткого разговора, содержание которого присутствовавшим было неизвестно, диагностировал у больного горячку и прописал полный покой.
Уже на третий день гусар Минский был вполне здоров и собрался покидать станцию. Это был воскресный день и гусар предложил Дуне довезти её по пути до церкви. Самсон, хоть и чувствовал некое беспокойство, но всё-таки отпустил дочь с гусаром.
Однако очень скоро на душе у смотрителя стало совсем тягостно и он побежал к церкви. Прибыв на место он увидел, что молящие уже расходились, а из слов дьячка смотритель узнал, что Дуни в церкви не было.
Вечером вернулся ямщик, который вез офицера. Он рассказал, что Дуня отправилась с гусаром до следующей станции. Тут смотритель осознал, что недомогание гусара было обманом, чтобы остаться рядом с его дочерью. А теперь хитрец просто похитил Дуню у несчастного старика. От душевной боли смотритель слег в сильной горячке.
Поправившись, Самсон выпросил отпуск и пешком отправился в Петербург, куда, как знал он из подорожной, ехал ротмистр Минский. В Петербурге он отыскал Минского и явился к нему. Минский не сразу узнал его, а узнав, начал уверять Самсона, что он любит Дуню, никогда её не покинет и сделает счастливою. Он дал смотрителю несколько ассигнаций и выпроводил из дома.
Самсону очень хотелось еще раз увидеть дочь. Случай помог ему. На Литейной он случайно увидел гусара Минского в щегольских дрожках, которые остановились у подъезда трехэтажного дома. Минский вошел в дом, а смотритель из разговора с кучером узнал, что здесь живет Дуня, и тоже вошел в подъезд. Попав в квартиру, сквозь отворенную дверь комнаты увидел он Минского и свою Дуню, прекрасно одетую и с неясностью смотрящую на Минского. Увидев отца, Дуня потеряла сознание и упала на ковер. Разгневанный Минский выгнал несчастного старика, и тот отправился восвояси. И вот уже третий год он ничего не знает о Дуне и боится, что судьба её такова же, как судьба многих молоденьких дур.
И вот уже в третий раз рассказчику случилось проезжать этими местами. Станции уже не было, а Самсон «с год как помер». Мальчик, сын пивовара, поселившегося в доме смотрителя, проводил рассказчика на могилу Самсона. Там он кратко поведал гостю, что летом приезжала прекрасная барыня с тремя барчатами и долго лежала на могиле смотрителя, а ему дала пятак серебром, добрая барыня - заключил мальчишка.
Отношение Пушкина к главному герою повести "Станционный смотритель" Самсону Вырину можно понять двояко. На первый взгляд, авторская позиция в этом произведении совершенно ясна: автор сочувствует своему герою, сопереживает ему, изображая горе и страдания старика. Но при такой трактовке авторской позиции "Станционный смотритель" теряет всю свою глубину. Картина намного сложнее. Пушкин не зря вводит в повесть образ повествователя, от лица которого идет рассказ. Он своими мыслями, рассуждениями как бы закрывает истинное отношение автора к главному герою. Чтобы понять автора, нельзя полагаться на поверхностные впечатления от текста повести: Пушкин завуалировал свою точку зрения в более мелких деталях, которые видны только при подробном изучении текста. Именно поэтому мы рекомендуем не ограничиваться кратким содержанием повести, а прочесть её в оригинале.
"Станционный смотритель" - это первое произведение в русской литературе, в котором создан образ "маленького человека". В дальнейшем эта тема становится типичной для русской литературы. Она представлена в творчестве таких писателей, как Гоголь, Чехов, Толстой, Гончаров и др.
Создание образа "маленького человека" - это тоже средство выражения авторской позиции. Но каждый автор по-своему решает эту проблему. Авторская позиция Пушкина, несомненно, выражена в осуждении ограниченности станционного смотрителя, но, осуждая, Пушкин все же не презирает этого "маленького человека", как, например, Гоголь и Чехов (в "Шинели" и "Смерти чиновника"). Таким образом, в "Станционном смотрителе" Пушкин прямо не высказывает свою авторскую позицию, пряча ее в деталях, которые очень важны для понимания всего произведения в целом.
Роман-эпопея Л.Н. Толстого «Война и мир» является одной из вершин в мировой литературе. В нем поражает широта изображаемой жизни, многогранность, многогеройность, многопроблематичность произведения. И одной из этих проблем является проблема истинной любви и душевной красоты человека.
Я хочу посвятить свое сочинение Наташе Ростовой. Ведь душа Наташи - это само по себе целый роман, история жизни, а все самое важное и главное проявляется в ее душевных качествах и поступках. Честно говоря, выбранная мною тема и простая, и сложная. Простая потому, что Наташина бесконечная любовь к жизни, к окружающим ее людям, ее реалистичность и понятность каждому из нас, ее детские мечты, радости сами раскрывают эту тему. Но, с другой стороны, понятие «человеческая душа» до того обширно и включает в себя столько разного, что тема моего сочинения навсегда может остаться нераскрытой.
И все же я попытаюсь передать одухотворенность той Наташи, которую запомнил и полюбил.Наташа была самой любимой героиней Л. Толстого. Он - мастер изображения людских душ и характеров - воплотил в ней самые лучшие черты. Толстой, видимо, не считал свою героиню умной, расчетливой, приспособленной к жизни. Но ее простота, одухотворенность сердца побеждали ум и хорошие манеры. Несмотря на ее внешность, некрасивость в детстве и юности (много раз Толстой подчеркивает беспощадно, что Наташа далеко не всегда красива, ведь она не Элен), Наташа привлекала даже людей малознакомых, встретившихся по воле судьбы. А ведь это так важно - быть для людей отдушиной, чем-то вроде ангела-хранителя, не прилагая к этому особых усилий.
Многие эпизоды романа рассказывают о том, как Наташа вдохновляет людей, делает их лучше, добрее, возвращает им любовь к жизни. Например, когда Николай Ростов проигрывает Долохову в карты и возвращается домой раздраженный, не ощущающий радости жизни, он слышит пение Наташи и с этим умиротворенным голосом забывает все на свете. Он чувствует, что эта самая жизнь прекрасна, что все остальное - мелочи, не стоящие внимания, а самое главное, что «...вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы...» Николай думает: «Все это: и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь - все вздор, а вот она -настоящее...»Наташа, конечно, помогала людям не только в трудных ситуациях. Она просто приносила им радость и счастье, давала возможность восхищаться собой и в то же время делала это бескорыстно. Вспоминается зажигательная русская пляска в Отрадном.
Или еще один эпизод. Опять Отрадное. Ночь. Наташа, душа которой полна светлых поэтических чувств, просит Соню подойти к окну, вглядеться в необыкновенную красоту звездного неба, вдохнуть запахи. Она восклицает: «Ведь этакой прелестной ночи никогда не бывало!» Но Соня не понимает оживленного, восторженного возбуждения Наташи. В ней нет такой божьей искры, которую воспел в любимой героине Толстой. Соня добра, мила, честна и приветлива, она не совершает ни одного дурного поступка и несет сквозь годы свою любовь к Николаю. Но такая девушка не интересна ни читателю, ни автору. «Пустоцвет», - скажет о ней Наташа, и в этом слове будет самая жестокая правда.
Соня слишком хороша и правильна, не в пример Наташе. Но, наверное, поэтому все, все, кто читает и любит роман, влюбляются в Наташу, а не в кого-нибудь другого, проникаются ее чувствами и душевными переживаниями.А теперь о самых интересных страницах романа. Наташа и любовь. Они неразделимы. Любовь- это часть ее души. Любовь к отцу и матери, к Андрею и Пьеру, к Николаю и Соне... Каждое чувство отличается от другого, но все они глубоки и правдивы.
И почему-то мне больше хочется сказать о ее любви к Андрею. Это самое прекрасное чувство в романе. Оно было подвергнуто многим жизненным испытаниям, но выдержало, выстояло, сохранило глубину и нежность.Вспомним встречу Наташи и Андрея на балу. Кажется, это любовь с первого взгляда. Но они были представлены друг другу. Точнее будет назвать это каким-то внезапным единением чувств и мыслей двух малознакомых людей. Они поняли друг друга внезапно, с полувзгляда, почувствовали что-то объединяющее их обоих, соединились души.Князь Андрей помолодел рядом с Наташей. Он стал непринужденным и естественным рядом с нею. А ведь из многих эпизодов романа видно, что Болконский мог оставаться самим собою лишь с очень немногими людьми. «Князь Андрей...любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа».
Теперь хочется задать вопрос себе. Почему же Наташа, глубоко любя Андрея, неожиданно влюбляется в Анатоля? По-моему, это довольно простой вопрос, и судить строго Наташу не хочется. У нее изменчивый характер. Она реальный человек, которому не чуждо все мирское. Ее сердцу присущи простота, открытость, влюбчивость, доверчивость. Наташа явилась загадкой для самой себя. Она порой не думала, что делала, а открывалась навстречу чувствам, распахивая обнаженную душу. Но настоящая любовь все-таки победила, проснулась в душе Наташи немного спустя. Она поняла, что тот, кого она боготворила, кем восхищалась, кто был ей дорог, жил в ее сердце все это время. То было радостное и новое чувство, поглотившее Наташу целиком, вернувшее ее к жизни.
Немалую роль, мне кажется, в этом «возвращении» сыграл Пьер. Его «детская душа» была близка Наташе. И он был единственным, кто вносил радость и свет в дом Ростовых, когда ей было плохо, когда она мучилась угрызениями совести, страдала, ненавидела себя за все случившееся. Она не видела в глазах Пьера упрека и негодования. Он боготворил ее, а Наташа была благодарна ему только за то, что он есть на свете и что он для нее единственное утешение.
Несмотря на ошибки молодости, несмотря на смерть любимого человека, жизнь Наташи была прекрасна. Она смогла испытать любовь и ненависть, одухотворять окружающих и создать великолепную семью, найдя в ней душевное успокоение. Она очень любила свой семейный очаг и детей. И что же с того, что в ней угас прежний огонь? Она отдала его любимым людям, дав возможность другим согреться у этого огня.
Наташа Ростова, по-моему, является самым прекрасным женским образом в русской литературе, который необыкновенно действителен и в то же время божественен. Именно такой, думаю, должна быть женщина-мать. И тогда дети унаследуют только самые прекрасные родительские качества души и сердца.В образе Наташи воплотился идеал женщины для Толстого, именно такая должна быть женщина, по мнению писателя, и я думаю, что мало кто с ним не согласится.
Уроков: 5 Заданий: 7
Откроем академический “Словарь русского языка”: “Красота - свойство по значению прилагательного красивый”, “красивый - приятный на вид, отличающийся правильностью очертаний, гармонией красок, тонов, линий, отличающийся полнотой и глубиной внутреннего содержания, рассчитанный на эффект, на внешнее впечатление”. Любое из этих определений может найти свое подтверждение на страницах романа Л. Н. Толстого “Война и мир”, ибо здесь присутствуют и красота души, и броская внешняя красота тела, и прекрасная русская природа, и красота человеческих отношений, и величие ратного труда.
Попробую доказать, что красота проявляется в образе самой любимой героини Толстого - Наташи Ростовой. Внешне она далеко не красавица, в романе есть женщины, буквально блещущие красотой. Это, например, Элен Курагина. Но ее физическая красота ничего, кроме физического удовлетворения, дать не может.
Во внешности Наташи нет ничего броского: “черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, выскочившими из корсажа от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками” - такова тринадцатилетняя девочка Наташа в момент нашей первой встречи с ней на страницах романа. Через два года мы увидим ее в Отрадном: черноволосая, черноглазая, очень тоненькая, в ситцевом платье - ничего особенного во внешности девушки нет.
Не яркая внешне, Наташа одарена красотой и богатством голоса, отражающим богатство ее внутреннего мира. Да, о ее голосе знатоки судили, что он еще не обработан, но толковали об этом лишь после того, как она заканчивала петь. А пока звучал этот голос - забывали о его “необработанности” и лишь наслаждались им. Именно пение сестры выводит Николая Ростова из сильнейшей депрессии после карточного проигрыша, раскрывая ему все великолепие и богатство мира.
Одаренность героини проявляется и в глубоком ощущении красоты природы, которое заставляло ее забывать обо всем. Наташа - воплощение лучезарной жизни - представляет полный контраст с мертвящей скукой светской гостиной. Появляясь же в солнечный день в лесу, или на фоне залитого лунным светом парка, или среди осенних полей, она всем своим существом гармонирует с неиссякаемой жизнью природы. В Отрадном князь Андрей слышит ее голос, говорящий о прелести ночи, о невозможности спать среди чарующей красоты природы, и мне думается, что именно в этот момент зарождается его чувство к незнакомой доселе девушке.
Красота души Наташи сказывается и в ее чуткости, в ее необычайно тонкой и глубокой интуиции. Благодаря этому свойству она догадывалась о том, что не было досказано словами, и, несмотря на отсутствие жизненного опыта, правильно понимала людей. В этом отношении очень показательны ее ранние симпатии к Пьеру, внешне несколько смешному, толстому; сравнение Бориса Друбецкого с узкими длинными часами; ее антипатия к Долохову, который так понравился всем Ростовым. О глубине интуиции Наташи свидетельствуют и ее слова о том, что Николай никогда не женится на Соне.
После смерти князя Андрея Наташа, тяжело пережившая его гибель, . испытывает чувство отчуждения от своей семьи, да и всех людей. Но вот получено известие о смерти Пети. Отчаяние доводит мать почти до безумия. Наташа видит рыдающего отца, и “что-то страшно больно ударило ее в сердце”. Все отчуждение пропадает, она - воплощенное утешение: не отходит от матери ни днем ни ночью. Только человек с большим и красивым сердцем способен забыть о собственном горе ради спасения самого родного и близкого существа.
А вот еще один эпизод романа, доказывающий красоту и широту души героини. Во время отъезда из Москвы она, проявившая разумный практицизм, сообразительность и ловкость при укладке вещей, узнает об отказе родителей дать раненым места на подводах. Пожалуй, впервые мы видим Наташу Ростову в гневе: “Это гадость! Это мерзость!” Ее лицо изуродовано злобой, она кричит на мать, а поступок - светлый и красивый. И родители соглашаются с дочерью - отдают раненым подводы, а ведь на них могло бы быть вывезено ее будущее приданое.
На мой взгляд, красота Наташи расцвела в замужестве и материнстве. Помните, как, вся одухотворенная радостью, героиня бежит навстречу приехавшему после долгого отсутствия Пьеру? Старая графиня Ростова даже считает, что дочь доводит свою любовь до крайности, что глупо, но это мнение, по-моему, - результат холодного светского воспитания.
Так, отвечая на вопрос “что есть красота?”, я сказала бы: “Посмотрите на Наташу Ростову - естественность, чуткость, одаренность, "ум сердца"”.
Красота истинная и ложная (по роману Л.Н. Толстого «Война и Мир»)
Люди похожи на оконные стекла. Они сверкают и сияют, когда светит солнце, но, когда воцаряется тьма, их истинная красота открывается лишь благодаря свету, идущему изнутри. (Э. Кюблер-Росс)
красота толстой роман
Что же такое красота на самом деле? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Ведь для каждого человека она одна, особенная и неповторимая. Наверное, люди разных эпох спорили о том, что красиво на самом деле. Идеалом красоты Древнего Египта была стройная и грациозная женщина с полными губами и огромными миндалевидными глазами. В Древнем Китае идеалом красоты была маленькая, хрупкая женщина с крошечными ногами. Красавицы Японии густо белили кожу, а в Древней Греции тело женщины должно было иметь мягкие и округлые формы. Но я не сомневаюсь, что во все времена в основе красоты лежало духовное богатство и духовные ценности оставались неизменными.
Тема красоты затрагивается и в романе-эпопее Льва Толстого «Война и мир». Человек, который никогда не задаётся вопросом, что такое настоящая красота, и считает, что это только привлекательное лицо, стройная фигура и изящные манеры, несомненно, идеалом красоты назовёт Элен Курагину. Белоснежное тело, великолепная грудь, потрясающий гардероб и очаровательная улыбка - всё это, конечно, покорит мужчину с первого взгляда. Но почему красота меркнет на глазах, если у человека нет души?
Какая красота истинная, а какая ложная? На протяжении всего романа Лев Толстой пытается разобраться в этом. Эти два понятия тесно переплетаются.
За изящными манерами Элен и за её улыбкой скрываются равнодушие к людям, глупость и пустота души. Её можно сравнить с античной статуей: она такая же прекрасная, можно сказать, совершенная, но холодная, бесчувственная и бессердечная. Ею можно восхищаться, с неё можно писать картины, но открыть ей душу, искать у неё поддержки нельзя. Но, как мы видим, людей, которые важным считают лишь внешность и деньги, очень много в романе. Именно поэтому Элен и становится самой умной женщиной Петербурга. И побывать у неё обязаны самые умные и интеллигентные люди России. Но это обман, и, читая роман, мы понимаем это.
Настоящей красотой писатель явно считает красоту внутреннюю. И внешнее великолепие должно дополняться духовными ценностями. Таким человеком, у которого все прекрасно, Лев Толстой считает Наташу Ростову. И внешность, и душа, по его мнению, достаточно хороши для действительно красивого человека. Но по моему мнению, настоящей красавицей, девушкой, у которой внутренняя красота затмевает все внешние недостатки, является Мария Болконская.
Я удивляюсь, как она может понять и пожалеть любого человека, как она выносит скверный характер отца и может сочувствовать ему. Несмотря на некрасивую внешность, людям она приятна. Такая робкая и послушная, она пытается любить каждого человека. Злой он, жадный, пошлый, она всё равно ищет положительный черты в его характере. Заступается за бедных, готова отдать всё господское зерно мужикам, растит не своего ребёнка, остаётся ухаживать за больным отцом под угрозой смерти. И после этого говорят, что Элен первая красавица Петербурга! Ведь мы помним, что когда сияли глаза у княжны Марьи, то они становились такими прекрасными, что она хорошела на глазах и становилась настоящей красавицей. И это естественное сияние глаз может посоревноваться с холодным, но идеальным телом Элен.
Думаю, совершенно ясно, где истинная красота, где ложная. Почему же мы иногда, заговорив с красавицей или красавцем, быстро теряем к ним интерес? Потому что приятная внешность теряется, если человек внутренне бедный. Не стоит стремиться лишь к внешней красоте, стремитесь ещё и к внутренней, и вы будете неотразимы!
